Мартовскіе дни 1917 года

Милюков говорит, что "'Контактная Комиссія дйствовала вначал очень сдержано и робко при встрчах с Правительством". Из наблюденій управляющаго длами Правительства выносишь противоположное впечатлніе. Набоков отмчает, что главным дйствующим лицом среди совтских представителей являлся выступающій с безграничным апломбом и с беззастнчивостью, отождествлявшій себя с трудовыми массами. Ни говорливый Скобелев, ни сдержанный Чхеидзе такими качествами не отличались. Филипповскій и Суханов, по словам Набокова, почти никогда не говорили. Немудрено, что при личных свойствах Стеклова, неутомимаго в поисках контр-революціи и главной мишенью для нападок избравшаго военные верхи, совмстныя засданія протекали даже по признанію Суханова в "тягостной и напряженной атмосфер". Сам мемуарист, как он утверждает, не был в состояніи заразиться ни "воодушевленіем" своего соратника, ни его "полицейским умонастроеніем" и просто "умирал со скуки", выслушивая стекловскіе выпады[524].

Керенскій — вспоминает Набоков — садился в сторонк и хранил молчаніе, только "злобно и презрительно" поглядывая. Он, по словам Набокова, совершенно не выносил Стеклова и с наибольшим раздраженіем реагировал посл засданія на демагогическія выходки блюстителя интересов демократіи, попрекая кн. Львова в излишней к нему деликатности. Позже — это было уже в апрл — Стеклову пришлось нсколько "стушеваться" под вліяніем разоблаченій, появившихся в печати[525].

При таких уcловіях "контактныя" засданія не достигали своей цли и были почти "безплодными". Члены Комиссіи не длали правильных отчетов в Исполнительн. Комитет и, как разсказывает Суханов, обычно обмнивались даже между собою мнніями уже в автомобил, который их вез на засданіе. Поэтому так легко Стеклов и мог свои личныя сужденія выдавать за постановленія центра. (Набоков говорит, что подчас другіе члены Комиссіи тут же должны были его опровергать). Нельзя сказать, что Правительство игнорировало Совт.

Если вначал Правительство отряжало 2-3 своих членов для заслушиванія жалоб и пожеланій, выражаемых от имени Совта, то потом обычно, по словам Суханова, присутствовал или полностью весь кабинет министров, или огромное большинство его членов. Фатально пожеланія "революціонной демократіи" слишком часто сводились к нудным и мелочным претензіям стекловскаго пошиба. Не было бы удивительно, если бы в такой тягостной обстановк у членов Временнаго Правительства могла появиться мысль об уход. По утвержденію Суханова, Керенскій постоянно грозил тм, что "они уйдут". Мемуарист не врил этим "басням". Пожалуй, он был прав. Такой реальной угрозы в дйствительности не было. Оптимизм, даже излишній, не покидал революціонное правительство перваго состава.

Формула: "они уйдут" имла в сущности то же педагогическое значеніе, что и выдвинутое Шульгиным посл военной неудачи 20 марта на Сход (она произвела сильное впечатлніе на общественное мнніе) в цлях пропаганды и заостренное его бойкій публицистическим пером положеніе о "двоевластіи": "пока будет двоевластіе — писал он в "Кіевлянин" — ждать толку нельзя. Совт Р. и С. Д. или должен сдлать новый переворот и свергнуть Временное Правительство и стать на его мсто или же должен предоставить Правительству быть правительством". Неожиданно у Набокова можно найти указаніе на то, что засданія Контактной Комиссіи были подчас живительным элексиром для членов кабинета. Он вспоминает, как члены Правительства на общих засданіях, при обсужденіи спеціальных вопросов, "полудремали" и оживлялись лишь в закрытых засданіях Правительства и... в Контактной Комиссіи, т. е., тогда, когда ставились острые политическіе вопросы.