Мартовские дни 1917 года

Под влиянием этого низового «террора» петербургское общество фабрикантов и заводчиков само, при посредничестве министра торговли и промышленности Коновалова, обратилось в Совет для улажения возникшего конфликта с рабочими, и 10-го было достигнуто соглашение, устанавливающее впредь до издания закона о нормировке рабочего дня 8-часового «действительного труда» (сверхурочные работы по особому соглашению), учреждения совета старост (фабрично-заводского комитета) и примирительных камер. В Москве соглашение не удалось в силу непримиримой позиции, занятой местным Обществом фабрикантов и заводчиков, хотя в ряде районов предприниматели (крупные) давали свое согласие на введение 8-часового рабочего дня. В результате нормирование продолжительности дня труда стало производиться «самовольно» по отдельным предприятиям, и московскому Совету задним числом пришлось 18 марта санкционировать своим авторитетом то, что было достигнуто «явочным порядком»475. Совет постановил: «Признать необходимым введение 8-часового рабочего дня по всей стране; обратиться к Временному правительству с требованием о немедленном издании соответствующего декрета и призвать все Советы Р. Д. поддержать это требование. В Москве же, не дожидаясь издания такого декрета, ввести 8-часовой рабочий день, допуская сверхурочные работы только в отраслях промышленности, работающей на оборону, производящей предметы первой необходимости и по добыче топлива».

Соответствующая волна прокатилась по всей России, причем борьба за 8-часовой рабочий день принимала либо петербургскую, либо московскую форму, т.е. заключалось или соглашение с организациями фабрикантов и заводчиков, или нормировка труда вводилась рабочими явочным «революционным» порядком и санкционировалась односторонним актом местного Совета. Это бытовое двоевластие было, однако, довольно чуждо мысли самочинного законодательства; можно сказать, что господствовала формулировка, данная на одном из московских рабочих собраний: «Мы вводим 8-часовой рабочий день с 17 марта и требуем от Совета Р. Д. вынести резолюцию о его введении, а от Временного правительства поставить свой штемпель».

Как же реагировала власть, которой предлагалось поставить авторитетный «штемпель» законодательной санкции к тому, что в жизни достигалось «революционным» путем? Она, в сущности, бездействовала. 6 марта Правительство одобрило специальное обращение министра торговли и промышленности Коновалова. Революционный министр говорил о труде, который является «основой производительной силы страны» и oт «успехов которого зависит благополучие родины». «Искренне» стремясь «к возможно полному удовлетворению трудящихся», министр считал «неотложной задачей правильную постановку и надлежащее развитие рабочего вопроса». «Свободная самостоятельность и организация трудящихся (т.е. профессиональные союзы), – констатирует обращение, – является одним из главнейших условий экономического возрождения России». Это были все общие слова, т.е. революционная риторика… 10-го Исполнительный Комитет Совета, узнав от своего уполномоченного Гвоздева, что петербургские фабриканты и заводчики согласны ввести 8-часовой рабочий день, постановил: «Предложить Временному правительству издать указ о 8-час. раб. дне по всей России до Учредительного собрания». Правительство немедленно реагировало, и в журнале заседания того же 10 марта значится: «Предоставить министру торговли и промышленности войти в обсуждение вопроса о возможности и условиях введения сокращенного рабочего времени в различных местностях России по отдельным группам предприятий и представить предположения свои на рассмотрение Временного правительства». На этом все дело и остановилось – само Правительство дальше подготовки мер к введению 8-часового рабочего дня в предприятиях военного и морского ведомства не пошло. Как будто трудно последовать за воспоминаниями Керенского и признать, что Коновалов в согласии с фабрикантами 11 марта «ввел уже 8-часовой рабочий день на фабриках и заводах Петрограда». Очень сомнительно, чтобы в министерстве торговли и промышленности «в порядке спешности» действительно разрабатывался «законопроект о 8-часовом рабочем дне», как отвечал Исполнительный Комитет на многочисленные и настойчивые запросы из провинции, указывая, что о вступлении закона в силу будет «своевременно объявлено».