Мартовские дни 1917 года

Собравшееся в конце марта Совещание Советов не могло пройти мимо развертывавшейся борьбы за сокращение рабочего дня. «Основной вопрос революции», поставленный на очередь в огромной полосе России, во всяком случае, в крупных центрах, не получил еще «законодательного установления» – указывал докладчик. И Совещание в резолюции о введении 8-часового рабочего дня предлагало Правительству издать соответствующий декрет с оговоркой о необходимости допущения сверхурочных работ в тех отраслях промышленности, которые работают на нужды обороны и связаны с продовольствием страны. Совещание правильно учитывало, что 8-часовой рабочий день не является только вопросом экономической выгоды рабочего класса, но крайне ослабляет реалистичность своей позиции, выдвигая наряду с соображениями о необходимости участия рабочего класса с переходом России к демократическому строю в общеполитической и культурной жизни страны, но и довольно априорные заботы об «ослаблении кризиса в будущем», о необходимости «позаботиться о смягчении ужасов грядущей безработицы и об облегчении приискания заработка тем, которые вернутся после окончания войны из армии». Совещание поручило Исполнительному Комитету петроградского Совета вступить с Временным правительством в переговоры о порядке введения 8-часового рабочего дня476.

В законодательном порядке дело мало подвинулось вперед477. В итоге получилась анархия на местах, где при отсутствии указаний из центра почти неизбежно пышным цветом расцветало «революционное правотворчество», т.е. то, что выше было названо бытовым двоевластием. Показательным примером подобного местного законодательства служит «обязательное постановление» о восьмичасовом рабочем дне и примирительных камерах, изданное Борисовским (Минской губ.) Исполнительным Комитетом за подписью и. д. уездного правительственного комиссара прап. Вульфиуса на исходе второго месяца революции – 26 апреля. Принципиальное решение о введении 8-час. рабочего дня в Борисове было принято еще 28 марта; 18 апреля положение о нормировке труда было осуществлено «явочным порядком»; 26 апреля с единогласного одобрения «примирительной камеры»478 издано было особое «обязательное постановление» для «закрепления позиций рабочего пролетариата». Очевидно, не без влияния правительственного воззвания к рабочим, обслуживающим учреждения фронта479, борисовские законодатели к общему положению о 8-час. рабочем дне вводили новеллу, по которой «впредь до окончания войны» всем предприятиям, «непосредственно и косвенно» работающим на оборону, предоставляется устанавливать «обязательные для рабочих и служащих сверхурочные рабочие часы», оплачиваемые полуторной платой, причем ввиду близости Борисовской к фронту все «заводы, фабрики и торгово-промышленные предприятия» признавались работающими на оборону; на всех предприятиях учреждались заводские комитеты; на примирительную камеру возлагалась обязанность выработать «минимум заработной платы»… Наконец, Исполнительный Комитет объявлял, что приостановка предприятия, чрезвычайно вредная для обороны, повлечет за собой «секвестрацию его».

Все это «законодательное» творчество шло вне правительственного контроля. Нерешительность или медлительность Правительства сильно снижали его революционный авторитет в рабочей массе, тем более что реальная борьба за 8-часовой рабочий день сопровождалась в «буржуазной» печати довольно шумной противоположной кампанией. В ней приняли участие и марксистские экономисты, с добросовестностью догматиков доказывающие нецелесообразность и утопичность осуществления рабочего лозунга в момент хозяйственного кризиса480. Усвоить эту догматичность довольно трудно, ибо было слишком очевидно, что в взбудораженной атмосфере революция естественно приводит к пониженности труда; 8 часов «действительной» работы, как выражалось петербургское соглашение 10—11 марта, для народного хозяйства имело несравненно большее значение, чем сохранение фиктивных норм481.

* * *