Маруся Климова

только свои самые важные мысли, а вот теперь я должна ее испортить из-за этой

старой суки, причем своими собственными руками, а она сидит там в углу за

этим огромным столом, осклабившись, рот до ушей, вылитый щелкунчик с

огромными зубами… Но я вместо того чтобы встать и выйти, хлопнув дверью, или хотя бы сказать Люси какую-нибудь гадость по-русски, ведь писательница

все равно ничего не поймет, я покорно взяла ручку, открыла книжечку и села, напряженно уставившись на Паскаль Роуз. Надо сказать, меня приятно поразил

ее внешний вид, я представляла ее себе полусумасшедшей истеричкой, похожей

на стареющую хозяйку борделя. Таких писательниц я уже навидалась достаточно

- с безумным взглядом, вцепляются тебе в рукав и, брызжа слюной, несут какой-

то бред, - нет, эта вполне приличная, на сумасшедшую не похожа – и на том

спасибо. А она тем временем быстро и деловито мне что-то рассказывала, и все

про Толстого, что она, когда прочитала Толстого, испытала озарение, это

величайший писатель, она влюбилась в Россию… Я ей все кивала головой, но

книжечку все же решила не пачкать, просто делала вид, что что-то записываю.

Люси удовлетворенно наблюдала за мной и периодически кивала головой – все

шло по ее сценарию, без сучка и задоринки, она, наверное, и сама не ожидала

такой удачи. Ну вот, вроде все, теперь можно и попрощаться, я все же решила

уйти первой, чтобы эти две подружки остались тут без меня и спокойно

обсудили свои дела, они, кажется, намылились в Ясную Поляну, как раз и

письмо Левочке кстати пришлось.

Потом вечером мне опять позвонила Люси и проскрипела: «Я бы очень

хотела, чтобы вы перевели маленькую книжечку Паскаль Роуз на русский язык!»

Но тут я уже просто сослалась на свою большую занятость в настоящий момент, надо, мол, сначала разделаться с огромным томом Селина, а уж потом, само

собой, обязательно. Люси, кажется, была разочарована и не скрывала этого, им

же так хотелось успеть к юбилею в Ясной Поляне. Ну а я со своей стороны никак

не могла понять, каковы были причины столь пылкой любви к писательнице

Паскаль Роуз со стороны Люси. Поэтому я попыталась нащупать в этой истории

с Паскаль Роуз хоть какие-то корни, но всюду обламывалась – Люси сразу

заводила разговор о замечательном таланте писательницы, так мое любопытство

и осталось неудовлетворенным.

А тут как-то недавно по телевизору снова показали французский фильм

«Анна Каренина», я его, правда, уже смотрела, когда он только вышел на экраны, в Париже, в 1997 году, мне тогда еще журнал «Премьер» заказал о нем статью.

Фильм, кстати, сейчас, задним числом могу сказать, не так уж плох (особенно

после «Евгения Онегина» Марты Файнз -- все познается в сравнении). Все

красавцы и красавицы, и вокруг все тоже очень красивое, тут тебе и «конфетки-

бараночки», и «словно лебеди, саночки», и «гимназистки румяные», короче -

35

полный набор. Режиссер – Бернар Роуз. И тут меня как осенило – дошло, можно

сказать...

Я вспомнила, как этим летом в Париже встречалась с писательницей по

фамилии Роуз, влюбленной в Толстого! И сама писательница Паскаль Роуз тогда, кстати, в своем так называемом интервью не раз зачем-то мне повторяла: «В

кино я не хожу, кино меня вообще не интересует!» - это я уже потом, задним

числом вспомнила.

Вот так, при помощи дедуктивного метода, мне, кажется, удалось

приблизиться к самой сути. Осталось уточнить только кое-какие детали: степень

родства двух звезд французской культуры. Хотя, может быть, я и ошибаюсь.

Глава 4

Иллюзия величия

Вообще, человек в чем-то подобен айсбергу. Либо ты видишь его целиком, и

он сразу способен тебя своим видом испугать и оттолкнуть, зато ты можешь от

него отдалиться и обойти стороной. Либо какая-то самая опасная и неприятная

его половина скрыта от тебя, и ты рискуешь в любой момент на нее натолкнуться

со всеми вытекающими отсюда последствиями. Видимо, таков закон жизни, которая всегда стремится к полноте. Я, например, заметила, что если

официальная часть какого-нибудь торжественного мероприятия проходит

чересчур чопорно и казенно, то во время неофициальной его части, на банкете, все обязательно напьются, будут ползать на четвереньках и набьют друг другу

морды, хотя это все часто и остается «за кадром». А вот если такого разбиения на

«официальное» и «неофициальное» нет, то риск участия в подобном

мероприятии гораздо меньше, хотя внешне все выглядит куда менее гладко. Так

и Россия с Толстым и Пушкиным «на поверхности» тоже представляет собой

нечто вроде айсберга и гораздо более опасна, чем Россия Достоевского. Впрочем, все происходящее сегодня в культуре, мне кажется, уже давно к жизни не имеет

практически никакого отношения. Все самое главное вершится где-то там в

темноте, «под водой», и спрятано от глаз посторонних. Наверное, так было