Маруся Климова

разоблачительную книгу. Так как Потемкин был, в сущности, едва ли не первым

в России сознательным творцом виртуальной реальности, призванной подменить

собой реальность настоящую. А борцом с такой виртуальной реальностью и

должен был, прежде всего, ощущать себя Радищев, то есть, как и положено

диссиденту, он ощущал себя носителем некой правды, умело и намеренно

скрытой, по его мнению, от глаз остальных людей, включая императрицу.

Именно этой правдой Радищев и хотел поделиться с окружающими.

Однако не прошло и полутора столетий, как сам Радищев вместе со своей

книгой были взяты на вооружение творцами новой виртуальной реальности, которая, как впоследствии выяснилось, оказалась еще более неправдоподобной и

иллюзорной, чем потемкинские деревни. Коммунисты сделали Радищева своим

предтечей, чем-то вроде пророка, и он, сам того не желая, оказался в роли

архитектора виртуального Нового мира. А вот новые диссиденты, борцы за

правду при социализме, кажется, уже вовсе не склонны были видеть в Радищеве

своего предшественника…

Пример Радищева заставляет задуматься над относительностью такого

понятия, как «правда». В самом деле, я до сих пор не понимаю, что заставляло

людей в конце 80-х выстраиваться в длинные очереди к кинотеатрам, где

показывали фильм «Маленькая Вера», имя режиссера которого мне сейчас уже

трудно вспомнить. Почему им так важно было увидеть грубую брань и грязь на

экране? Неужели им недостаточно было того, что они постоянно видели это в

жизни? Или же виртуальная кинореальность для них важнее жизни? А может

быть, никакой реальности вообще не существует, а есть только бесконечная

борьба и смена реальностей виртуальных?..

В самом деле, еще каких-то двадцать лет назад, совершая путешествие от

своего дома на улице Марата, например, до Невского проспекта, и созерцая

разбросанный по тротуару мусор или же обвалившуюся штукатурку с фасадов

домов, я, вероятно, должна была бы ощущать себя носительницей страшной

тайны, и точно такими же обладателями тайны должны были себя ощущать

десятки идущих рядом со мной прохожих, а теперь и этот мусор, и штукатурка

больше никого не интересуют. Что, собственно, произошло? Разве все это, попав

на экраны, перестало быть правдой?

31

Честно говоря, я никогда не ощущала в себе способностей к

систематическому мышлению, и мне трудно додумать эту мысль до конца.

Вообще, всякий раз, когда я пытаюсь слишком сосредоточиться на какой-нибудь

мысли, то сразу же начинаю чувствовать, как она теряет очертания, ускользает от

меня, становится какой-то бесплотной… Тем не менее, чтобы избавиться от

своей навязчивой идеи, я пару лет назад даже решила совершить небольшое

путешествие, точнее, прогулку от своего дома до Невского проспекта – мне

хотелось сосредоточиться на этой мысли и проверить собственные ощущения, удостовериться в том, какие чувства вызывает у меня теперь вечная грязь на

улице. Я даже уже вышла на лестничную площадку, на которой тоже было полно

всякого мусора и пахло мочой, и тут навстречу мне попался сосед, живущий

этажом выше, обрюзгший жирный мужик в потертом задрипанном пальтишке

бомжовского вида. Честно говоря, я вообще со своими соседями по лестничной

площадке не здороваюсь, поэтому и на него никогда никакого внимания раньше

не обращала. Так, видела иногда мельком, кажется, пару раз он был в

милицейской форме, поэтому я его и запомнила, а так бы вообще не знала, кто

это такой. Он тоже со мной никогда раньше не здоровался, и на сей раз тоже

прошел мимо меня вверх по лестнице, не проронив ни слова. И вдруг обернулся

и сказал: «Спасибо вам большое за книгу!» -- «За какую?» - с неподдельным

изумлением спросила я. «За «Кэреля» Жана Жене», - ответил он и пошел дальше.

Откуда этот классический по виду обыватель, вроде бы даже милиционер, узнал

о Жене, а тем более о том, что я его переводила, ведь мы с ним не были даже

знакомы?! Самое интересное, что после этого мы опять с ним больше никогда не

здоровались. Первое время я, правда, при встрече с некоторым интересом на него

косилось, но он, как и раньше, тяжело и с одышкой тащился к себе на этаж, понуро глядя под ноги… Как бы то ни было, но тогда эти его слова окончательно

сбили меня с толку, и я почувствовала, что мне, видимо, никогда уже не суждено

понять, что, собственно, так волновало в свое время Радищева, какая «правда». Я

даже решила отказаться от своей познавательной прогулки и вернулась домой.

Махнула на все это рукой!

Глава 3

Наше все. Метод дедукции

И все-таки, несмотря на то что туристы, прибывая в Петербург, первым

делом отправляются вовсе не на Мойку, 12, а в музей Достоевского на

Кузнечном, так как именно Достоевский в глазах всего мира является «нашим