Масонская проза

- И очень даже миленький садик для такой почвы, - вставил Лемминг, считавший себя стократ лучшим садоводом, чем Макнайт, хотя садовников у него на двоих меньше, чем у коллеги.

- Это был высокий, крепкий, смуглый парень средних лет, в плечах широченный, как у быка междуглазье, некрасивый и явно нездоровый. Мы с Уиллом извинились перед ним, а он как принялся прямо с порога нам врать. Он нам сказал, что был ночью в Западном Викхеме, то есть в ночь убийства, понимаете? И он помнит, как вырулил с дороги, уворачиваясь от машины. Ему явно не понравилось, что мы запомнили его номер, а ведь видя, как мы ему создаем алиби, мог бы и порадоваться, не так ли?

- То есть ты хочешь сказать, - внезапно просиял Макнайт, - что он совершил убийство здесь в Беркшире в ту ночь, когда, как он сам сказал, он был в Западном Викхеме, то есть в Кенте.

- То есть в Кенте. Да. Спасибо. Мы еще что-то там поговорили о холме в Западном Викхеме, а потом он упомянул, что воевал, и это дало мне повод разговориться с ним поподробнее. И он оказался одержимым садовником, и это позволило мне напустить на него Уилла. Нам обоим бросилось в глаза, что он нервничал и как-то лебезил все время, что совсем не соответствовало ни его голосу, ни сложению. Он пригласил нас выпить в кабинете, а потом началось самое веселье. Там на стене висели четыре картины.

- Гравюры. Гравюры, - тоном знатока поправил Лемминг.

 - Ну это одно и то же, правда, Уилл? Ты в любом случае обахался, на них глядя. Я сперва подумал, он специально придуривается, но он взаправду.

- Так они того стоили, - возразил Лемминг. - Сэнди, помнишь «четверых апостолов», что я тебе продал прошлым Рождеством?

- Ну как бы чек я сохранил, - был ему суховатый ответ.

- А что это за гравюры? – поинтересовался Берджес.

Лунообразный лик Александра Макнайта, собиравшего гравюры не просто так, а лишь по особым отличительным признакам, озарился священным безумием. Он начал загибать пальцы.

- Пер-р-рвая, - приговаривал он, - Рей с драпировкой, самая ценная из всех. Потом – французский отпечаток Морисона, когда он жил при дворе герцога Орлеанского в Блуа. Третья – лейденский отпечаток молодого Грю, а четвертая – оксфордский отпечаток Гейлса в лавровых листьях. Вся апостольская преемственность как на ладони[11].

- А Моррисон – это гольфист такой? Он что, во Франции тоже играл? – спросил я.

- Моррисон? Гольфист? Гольфист? Я, по-твоему, ему гольфистов продал?

- Ну что ж они, прямо вот ни разу в жизни мяч не погоняли? – продолжал я.

- Эти гравюры… - развернулся ко мне с видом величайшего презрения Макнайт, но осекся. - Да что ты вообще понимаешь. Ну так, портреты всяких садоводов, которые мне приглянулись.

 Это было грубо со стороны Макнайта, но я готов был все ему простить за превосходные и питательные продукты, ввозимые им в страну. Так что Кид продолжил.

- Ну Уилл его профессионально обработал, так что Уоллин почти сразу согласился нам их продать, мы сговорились заехать попозже и оформить сделку. Уилл у нас такой, обделать дельце с висельником для него – первейшее дело, а то что ж пропадать добру… Он дал Уоллину свою визитную карточку, и мы поехали. Уоллин что-то там заискивал и корчил рожи до самого порога. И не проехали мы и пару миль, как Уилл сообразил, что дал ему не рабочую, а свою личную карточку с домашним адресом в Беркшире. А убийство было с неделю назад, и все газеты им еще пропитаны от корки до корки. Наверное, я тебе намекнул тогда, Уилл, что ты дурень, да?

- Само собой. Ума не приложу, как я так лопухнулся. Эти карточки ведь даже разного размера, - ответил бедный Лемминг.

- Охотники за головами из нас получились так себе, - рассмеялся Кид, - но у нас с Уиллом оставалась еще одна попытка, мы же назначили ему встречу на попозже, закончить сделку. Через неделю. А когда настало время, оказалось, что Уоллин не такой дурень, как Уилл, и его поминай как звали, потому что он сбежал и нового адреса не оставил. Старуха сказала, что он отбыл на несколько недель, точно не известно. Мы оказались в тупике, но здесь надо отдать должное Уиллу, что само по себе дело нечастое, но он действительно спас наше мероприятие своим коммерческим чутьем. Он попросил разрешения еще раз взглянуть на гравюры. Старуха пошла нам навстречу, точнее ей было все равно. Она пошла в кабинет, сняла со стены гравюры, разложила на столе и предложила нам чаю. И пока она его заваривала, а Уилл распластался над гравюрами, я осмотрел комнату. Там стоял шкаф с раскрытыми дверцами, набитый садовым инвентарем, а поверх всего лежал новый – как ты сказал тогда, Уилл? – совок-корнерез. По виду точно такой же, как тот, что нашли рядом с головой Эллен.

Я, конечно, завелся с пол-оборота. Вне работы я обычно эту шерлокиану не люблю. Потом вернулась старуха, и я ее очаровал. Когда я за пару пенсов ездил по домам в Ламбете, половину моих доходов…

- Покороче давай, - оборвал его Макнайт. – Нас не ты интересуешь, а убийство.