- А ты не торопись, Сэнди, подожди нового приступа подагры, тогда я тебя еще как заинтересую. Ну, она меня полюбила как родного, у меня с ними всеми одно и то же, и, понятно, захотела бесплатную консультацию. Я и дал. И она разболталась про Уоллина. Она, оказалось, была ему чуть ли не кормилицей, знала его с детства и при нем жила. Она сказала, что он «преисполнен добродетели и болячек». На войне его и подстрелили, и газом травили, и от гангрены лечили, а после войны – к этому она нас подвела очень осторожно, - он повредился чердаком. Как она выразилась, «феей поцелованный».
- Это мило. Очень мило, - сказал Берджес.
- Прямо так и сказала? – переспросил Макнайт.
- Да, Сэнди. Я тоже это выражение тогда впервые услышал. Что-то кентское, я так думаю. У нее был такой медленный тягучий говор, как сливки из кувшина переливает. И всё, что она говорила, хорошо укладывалось в мою теорию, которую я уже успел к тому времени набросать в общих чертах. У Уоллина был серьезный личностный кризис на фоне всего перечисленного – ранения, газовое отравление, гангрена и прочее – и тут уже не поймешь, религиозная мания, комплекс Джека-Потрошителя, - всё что угодно могло сработать как триггер. Я в этом не сомневался, а старуха мне подбрасывала все новые и новые доказательства, подсознательно заранее выстраивая ему защиту. Это всегда работает. Так себя ведут все родственники таких пациентов, особенно часто – жены.
- Так а что с Уоллином? – поторопил его я.
- Погоди. Мы с Уиллом ушли, по пути обсуждая садовый совок, и пришли к выводу, что наши с ним выводы нужно сообщить полиции. И тут мы оказались в тупике. Охота за головами – вообще работа грязная. Я знал одного парня в следственном отделе, который думал, что у него блуждающая почка, и мы решили рассказать все ему, и пусть уж он дальше сам. Но он уезжал куда-то на север и написал нам, что раньше следующего вторника не сможет нас принять. А это уже будет четвертая, если не пятая, неделя после убийства. Я снова приехал к Уиллу на выходные, и вечером в субботу мы сели у него в кабинете сводить воедино всё, что нам известно по этому делу. Я старался не смешивать факты со своими умопостроениями, ну насколько мог. Да, если хотите знать, я был уверен в том, что перед нами новый Джек-Потрошитель и что я, подъехав тогда, спугнул подонка и не дал ему ничего сделать в этом роде. А потом началось: сперва в кабинет ворвалась уиллова горничная, потом Николь, потом Джимми Тингер…
- Это еще хорошо, что жена была в городе по делам, - вставил Лемминг. – А то бы еще она вопила.
- Так там все вопили, - продолжал Кид. – Николь – громче всех. Он был с ног до головы заляпан грязью, размахивал обломками своего шлема, а Джимми просто в истерике бился. Николь кричал: «Посмотрите на меня! На меня смотреть! Я всё понял! Смотрите на меня!». И неудивительно, что он все понял. Когда они поутихомирились, выяснилось, что они с Джимми шли по дорожке к Ясеневому оврагу. Услышав за спиной шум грузовика, - а вы знаете, какая там узкая дорожка, - они сошли на тропинку, - помните, я рассказывал? – которую школьники протоптали по склону. Это был грузовик застройщиков «Хигби и Нортон», местная фирма такая, с двумя балками в кузове, вез их на стройку дальше по лондонской дороге, на склады. Он их туда так поздно вез в субботу вечером, чтобы рабочие в понедельник прямо с утра могли приступить. Ну и эти балки длинные в кузове были кое-как привязаны простой веревкой, и вместо того, чтобы их вперед продвинуть и к кабине привязать, он их сзади выставил, как хвост у фазана, и они болтались, едва-едва веревкой на пару мотков стянутые. Вам понятно? Нам пока что было ничего не понятно. И Кид пояснил.