Масонская проза

- Ты много потерял. Старушка-то была огонь, сахарные губки. А Уоллин не собирался нас отпускать, вис на нас, как дитя малое. Так что после ужина мы снова сели и разложили все по полочкам, допоздна сидели. Боль и наркотики загнали эту историю глубоко-глубоко ему в подсознание, и она им постепенно завладела, - такое случается, - и к тому же перемешалась с воспоминаниями о бомбежках и обычными ночными кошмарами. А как только ему ее связно рассказали со стороны, она испарилась, как эфир, без вони и пыли. Я его накачал его же собственным пивом и отправил в кроватку, а то он уже полностью оправился и порывался даже что-то там командовать. Оказалось, он обычный человек, такой гибрид драчуна из паба и старухи-кухарки, но ведь человек же! Стоило только с него сойти дурману. Потом старуха нас проводила, правда, больше не целовала, коварная. Это такой экспонат из каменного века, вы себе не представляете. Дай ей бог всего хорошего. На нас она смотрела как на волхвов, что явились и переколдовали чудовище в принца. Так она и сказала.

- Не факт. Но главное, что ты это сказал. А что было с ним потом? – спросил Берджес.

- Ничего особенного. Купил себе коляску к мотоциклу, чтобы помещалось больше рассады. Его так и так рано или поздно возьмут за нарушение границ частных владений или там за браконьерство, или как это называется, когда не зайцев, а морковку. Он так и катается с тех пор по всем окрестным графствам и сажает, сажает, счастливый как… Пресвятые угодники! Что бы я ни отдал за то, чтобы быть хотя б на сотую долю таким счастливым, как он! И как тут не вспомнить про то, что он себе пустил бы пулю в рот, если б мы с Уиллом его сдали. Шерлоки из нас, прямо скажем, не очень.

- Джулиана Горация Юинг, - пробормотал Макнайт вполголоса. – Самая лучшая, самая добрая, самая милая, самая невинная сказка, какую только дарила женщина миру сему. Может, я по жизни и насыпаю людям пшено в кульки на городской окраине, но вот это я знаю точно. А гравюры мои, - он повернулся ко мне и посуровел, - не садовники тебе. Это Четверо Великих Ботаников Всея Англии и… па-а-ардоньте…

И он резким движением рванул цепочку, откидывая крышки со всех девяти горелок на Алтаре Малых Светочей, не успели мы даже поставить этот вопрос на голосование.

Ахиллесова душа

 Ежегодный торжественный банкет старшего медицинского состава больницы Святого Пегготти вытащил Кида с его юго-восточной окраины и заставил слушать доклад главы его старой больницы о трудах, достижениях и упущениях за прошедший год. Не считая немногочисленных гостей, - меня, например, пригласил Кид, - компания состояла из, как напечатали в прессе, «представителей всех областей врачебного искусства», от самодовольных руководителей кафедр до сельских участковых, чьи обветренные лица много рассказывали об их жизни, проводимой в кузовах на пути от пациента к пациенту. Но речи сэра Джеймса Белтона все они все равно аплодировали радостно, как студенты. Его вступительное слово преимущественно было посвящено Великому Деланию, которое все сформированные клиникой группы вели в заново отстроенных и значительно расширенных биолабораториях, и он с полной уверенностью утверждал, что всякий, кто душой болеет за Делание, будет рад той новости, что г-н С.Р. Уилкетт вновь занял свой прежний пост в качестве главного бактериолога и сразу открыл ряд весьма прогрессивных направлений исследований.

 Потом он заговорил о более приземленных заботах и нуждах больницы. Посыпались эзотерические намеки, профессиональные сравнения, анекдоты, прозвища и воспоминания, в ответ на которые из зала задорно покрикивали самые белые головы. Однако его слова еще можно было разобрать до тех пор, пока он не перешел к своим излюбленным темам – «Pharmacopoeia Britannica» [19] и вдруг – к «галеновскому врачу», то есть врачам общей практики. Здесь слушатели окончательно заглушили его выступление одобрительными или осуждающими хлопками и криками, сообразно специальности, упоминая его гордое и почетное прозвание «Филин», носимое им еще с ординатуры, ну и потом со временем все потянулись по домам, веселые и чувствовавшие себя помолодевшими от хорошего вина и проветривания закромов памяти.

Кид познакомил меня там с одним из почетных гостей, его коллегой и сослуживцем на войне, суховатым опрятным джентльменом, который милостиво распространил на меня приглашение зайти к нему еще немного выпить и выкурить по трубочке. У него был большой изящно обставленный дом на Уимпол-стрит. Он провел нас в заднюю комнату, где мы обнаружили профессионально обустроенный уголок с напитками и трубками. Кид торжественно представил мне его как «сэра Томаса Хорринджа, требухолога». После этого он называл его только «Булыжник».

- Он нормальный вообще, - объяснял Кид. – Ничего, конечно, не знает, кроме того, как всходить на Маттерхорн[20]. Я его приглашаю обычно, только когда наследники требуют себе светило. А так он совершенно бесполезен, как все они, коновалы с ножами.