Масонская проза

- Я тебе все это только вкратце описал. Шесть-семь бригад работают так, что пыль столбом. От ацетиленовой горелки несет карбидом. Еще эфиром несет из трубки анестезиолога – только в путь. Моего, я мечтал, чтобы повесили – и дело с концом. А тут еще Джерри поминутно пускает газы. И когда ты валишься, не снимая сапог, не просто мертвый, а мертвый, отпетый и закопанный, кто-то обязательно начнет пинать тебя в ступню, - этот способ в инквизиции придумали, веришь, нет?[25] - и шептать, что пора вставать и кромсать какого-то бедолагу, который немного отогрелся, отоспался, отошел от шока, и у него появился шанс. Ну а что делать, собираешь себя по кускам и продолжаешь, пока снова не упадешь. Но Бог велик, как говорят в Меспоте[26]. Бывает, пришлет тебе такой с передовой открытку, что ты умудрился не пришить ему диафрагму к легкому и теперь у него все хорошо. Был там один пулеметчик, как сейчас помню выражение его глаз, у него было двадцать три проникающих в брюшной. Я над ним потрудился так, что два дня потом рук не чувствовал. Надо полагать, я спас парню желудок, но начисто снес всё ниже двенадцатиперстной. А сейчас он, представляете, старший садовник под Плакстолом. Надергает у своего хозяина сельдерея – и мне его шлет в коробках из-под сахара. Это напомнило Булыжнику про другого солдата, которому он самолично удалил треть головного мозга, а после выздоровления тот решил его отблагодарить, нанявшись к нему в личные шоферы. По мере развития разговора старые армейские словечки разной степени солености расцветали на языках собеседников и скрашивали наш досуг весь оставшийся вечер.

- Для Уилки все это адово шапито было, конечно, чересчур, - продолжил Кид, когда я наконец напомнил ему, о чем шла, собственно, речь. - У него там никогда не было времени посидеть-подумать, он дико боялся упасть лицом в грязь, напортачить где-то. А ведь Бог свидетель, хирург из него и так-то никакой. Правда, я думаю, что последней соломинкой для него стал приказ возглавить СП. Это прямо перед перемирием было.

- Что за СП? - спросил я.

- Отделение самоповреждений. В его обязанности входил надзор за толпой парней, которые себе большой палец ноги отстрелили, ну всякое такое, чтобы они перед трибуналом предстали здоровенькими. Это и стало последней каплей, судя по всему. За неделю до одиннадцатого[27] какой-то «Гота» по пути домой сбросил неизрасходованный боезапас, и зацепило наши позиции, включая сортир рядом со станцией. Он там оказался, и осколочек размером с пенни прошел через сапог и засел прямо рядом с… - Кид строго по учебнику назвал все задействованные кости и даже показал прямо на своей пухлой белой голени. - Казалось бы, ранка-то плевая. Он его сам вытащил зажимом, обработал и перевязал. Мне про это рассказал его коллега, когда мы с ним сидели в комиссии по расследованию недостачи медикаментов в их секторе. Я же майором был, не шутка! Целым майором. Вот тогда мы снова с Уилки и пересеклись. Пока комиссия не кончилась, он держал себя в руках. А потом как примется заламывать руки. Я сроду не видал, чтобы мужчины этим занимались.

- И даже чаще женщин, - вставил Булыжник, что меня, признаюсь, озадачило.

- И он начал мне изливать душу, что все, что он ест, мол, на вкус как кровь. Что он виновен в смерти множества людей, потому что допускал врачебные ошибки в ходе операций. Что все они у него записаны в блокнотике. Что он мог всех их спасти, если б не отлучался перекурить или поспать. Что временами он расслаблялся ромом, и если в это время надо было срочно вставать к столу, он оперировал поддатым. Что пару раз он не вставал, когда его пинали в ступню, потому что не мог себя заставить, зная к тому же, что у этого парня шансов нет. По именам он их не знал, но аккуратно записывал учетные номера и даты. И он хотел, чтобы я с ним сел и перепроверил по книгам учета пациентов все эти случаи, чтобы он составил подробный отчет для трибунала. И само собой, он проклят и будет гореть в аду. Выпить? Нет, он столько не выпьет. К тому же он плохо переносит алкоголь. Рвотный рефлекс. Я сам видел, он не врал. Ну не повезло человеку. И вот он сидит передо мной, говорит что-то, а я вижу, что все, что обычный человек прячет по задворкам сознания и самым дальним чуланам памяти, у него выползло на свет и пляшет по всей голове адский фокстрот под трубы с барабанами. Эта метафора что-то определенно говорила Булыжнику.

- Я этого не знал, - сказал он. - Шумы были?