Масонская проза

- Да, я сразу про себя отметил. Я пытался с ним спорить, но сами понимаете, какие там шансы на успех — при зафиксированной картине бреда. Я ему говорю, что мы все в одном положении, что условия работы у нас нечеловеческие, что у всякой машины есть предел нагрузки. Что мы этот предел каждый день превышаем по нескольку раз и должны еще сказать спасибо, что успеваем делать сколько успеваем. Но он в ответ только заламывал руки и повторял: «Кому много дано, с того много спросится». Меня это взбесило. Ненавижу бухгалтерию в отношениях с Богом! Это же даже неправда! Кто он такой, чтобы знать, сколько кому дано? Он не Бог. Я так ему и сказал. Да-да, знаю-знаю, я поступил как дурак. Единственное, что его слегка приземляло до поры до времени, - это его дурацкая нога. Рана у него открылась и подтекала. Он менял перевязку дважды в день. Ну я и написал на него докладную, хотя права на это не имел, честно говоря. Полковник просто на раз-два отослал его в такой миленький сельский неврологический госпиталь, где всех заставляют носить перчатки и отдавать честь дежурному офицеру, чтоб не забывали, что вокруг война вообще-то. Потом началась вся эта суета с демобилизацией, я долго пытался собрать по одному пациентов, кого мой locum tenens[28] еще не успел растерять, ну и потерял Уилкса из виду. Он, вроде бы, поехал жить к матери.

Здесь Кид уступил кафедру Булыжнику:

- Да мать просто взяла его и увезла к себе. Она, по-моему, вообще не очень была в курсе, что там какая-то война. Она очень боялась, что соседи сочтут его сумасшедшим, а у них в семье сумасшедших сроду не было, и что пойдут разговоры, так что она просто спрятала его у себя в глуши без права переписки. Таких было тогда много. Я тоже собирал довоенных пациентов по одному. А ты думаешь, Филину было до этого дело? Он загорелся идеей финансировать и строить ипподромы для своих тараканов, а вот Уилки, чтобы их возглавить, у него под рукой не оказалось, и он тогда посулил мне сто чертей в печенку, если я ему его не достану хоть из-под земли. Он устроил мне по этому поводу жестокий нагоняй прямо в день моего приема в рыцари. Я ему тогда ответил, что пусть найдет себе гинеколога, чтобы он наладил контакт со старушкой, а я ему не гинеколог. Но он настаивал, потому что я, дескать, работал вместе с Уилки над исследованиями до войны, а значит, теперь обязан его отыскать и все начать заново.

- Разве сэр Джеймс такой человек, чтобы так напирать? - спросил я.

- Не знаю, что вы имеете в виду под словом «человек», - ответил Булыжник, - но это вы еще его лицо не видели, когда он начинает растягивать слова. Невольно каменеешь. К счастью, я довольно быстро нашел женщину, которая знала, где живет Уилки, с матерью, без матери, мне было без разницы. Я передал адрес Филину, и он отпустил меня к моим пациентам.

- А меня нет! - вмешался Кид. - Он послал мне приказ явиться к нему в нерабочее время, я пошел, и он потребовал, чтобы я ему немедленно предоставил Уилки. Всего каких-то двести миль, так что два дня, одна ночь сроку. Оказалось, там приличный коттедж на берегу моря, его мать со мной вела светские беседы, не собираясь останавливаться, и Уилки ей поддакивал. И она, и он твердили, что он в совершенном порядке, он даже поклялся в этом. Шел дождь. Я упросил ее отпустить его со мной пройтись по берегу. И прямо у купальных кабинок его прорвало. Оказывается, у него в мозгу засели трепанации. Странно, меня первые месяцы после войны преследовали вскрытые животы. У него перед глазами постоянно мелькали ряды и ряды голов с огнестрелами: они лежат шеренгами на столах, он их видит сверху и как бы чуть сзади, рты у них накрыты эфирными салфетками, но они все равно громко обвиняют его в своей смерти. Как только заснет, санитары его будили, нашептывая в уши, чтобы он вставал и помогал какому-то очередному бедняге, дал ему шанс выжить. Они пинали его в ступню, он просыпался от боли, но с благодарностью, потому что так они ему напоминали, что пора менять повязку. Нога у него была, конечно, в жутком состоянии. Сформировался свищ, он там был чем-то вроде аварийного клапана.

- Только без этих твоих средневековых умозаключений, Робин, - оборвал его Булыжник. - «Фа-а-акты, вот всё, что ну-у-ужно при осмо-о-отре, господа-а-а». - Так, в целом, он был вполне в своем уме, не считая того, что намеревался вечно гореть в аду. Ну и еще эти ряды голов и крики «убийца!», звеневшие у него в ушах. Но и все на этом. Мы попили с ними чаю при керосиновой лампе, поразгадывали потом кроссворд — и баиньки. Она мне рекламировала свою деревню, как там приятно гулять. Великая штука — материнская любовь, правда? Я вернулся и послал отчет о поездке Филину. Он пригласил меня на обед. Честное слово! - Кид погладил себя по животу. - Кстати, а где он берет такое шампанское? 

 - Оно от благодарных аппендиксов, как твои пироги, - ответил Булыжник. - Участковым только пироги и куры положены.