Мастейн. Автобиография иконы хеви-метала

Не помню какого-либо сожаления по поводу этого перехода – во всяком случае, в самом начале. Ровно наоборот. Это ведь в некоторой степени была очередная выемка в кобуре. Рок-звезды употребляли наркотики, а я был рок-звездой. Я покурил крэк и занюхал кокаин – в один день, не меньше! – и по моим подсчетам стал на один шаг ближе к Джими Хендриксу или Киту Ричардсу. Забудь на момент, что Хендрикс мертв, а Кит выглядел хуже мертвеца. Когда ты наркоман – это не значит, что ты постоянно ссышь и блюешь. Иногда это реально весело, если говорить о фильме «На игле». Пока ситуация не выходит из-под контроля, что неизменно случается, и тогда эта дрянь забирает твое сердце, и душу, и все, что ты должен отдать.

Поначалу переход был медленным, в основном потому что Гар и Джей (как и остальные из нас) всегда были на мели, поэтому нам вечно не хватало наркоты, даже возможности нормально накуриться. Не было ничего необычного в том, чтобы приехать на репетицию и увидеть, как Гар печально передвигается по комнате, засунув руки в карманы. Затем понимаешь, что пропали его тарелки. Или барабанные палочки. Или вообще вся установка.

– Гар, чувак, где, черт возьми, твоя установка? – спрашивал я.

А он просто невинно пожимал плечами, отчего хотелось его обнять и заботиться о нем, а не врезать пощечину за то, что он такой идиот.

– Извини, Дэ-э-э-йви, – тянул он. – Пришлось загнать, чтобы поправить здоровье.

«Поправить здоровье» – это эвфемизм. Мы использовали это слово, чтобы описать преодоление ломки от наркотиков. Если у тебя был героин, тебе было хорошо; если ты знал, где найти героин и у тебя были деньги его приобрести, тебе могло стать хорошо. У нас был парень – барыга, или «источник», – по имени Доктор Крюк. Долгое время я даже не понимал, почему его так прозвали, мне было плевать, пока он мог доставать товар или «вызвать врача домой» – называй как хочешь. Позже я понял, что он умел «поправить здоровье», «снять с крючка», на котором ты висишь, когда тебе плохо и тебя ломает. Когда ты героинщик, это происходит практически каждый день. Все свое время ты ищешь, нюхаешь, куришь и ширяешься. Все что угодно, чтобы избавиться от ломки.

* * *

Бывало, я был относительно трезв, но, скорее, как в том старом западном анекдоте:

Каким станет пьяный конокрад, если его отрезвить?

Обычным конокрадом.

Я был отчаявшимся гитаристом, у которого было непростое детство, и, чтобы справиться с болью, гневом и одиночеством, лечился лекарствами. Но не нашел никакого решения, пока не начал употреблять героин. Для меня героин стал волшебным лекарством. Он изменил мой взгляд на мир. Он притуплял всю боль, даже больше, чем алкоголь. Когда я пил, то становился лишь агрессивнее. Когда употреблял, то успокаивался. В юности я бы никогда не подумал, что стану нариком. Тем более героинщиком. Это были свидетели Иеговы, и я до сих пор вижу это издание «Сторожевой башни» с ее болезненно основательным антинаркотическим посланием и изображением наркомана на обложке, грязным, вонючим, резко постаревшим парнем, вытягивающим инъекцию из ржавой крышки от бутылки.

Но героинщики ширяются не так, если только не заперты в турецкой тюрьме или вроде того. Героин был гораздо более доступным и распространенным наркотиком, чем я был склонен верить. А также более коварным. Принимаешь немного героина, и происходит помутнение рассудка. Он как бы говорит тебе: «Гм, похоже, сегодня нам не требуется выделять никакого дофамина. Все уже в норме». Так что мозг дает указание гипофизу отдохнуть. И пока питаешь тело (а таким образом, и мозг) все большим количеством опиатов, маскарад продолжается. Но есть проблема: если естественный механизм тела, ответственный за производство дофамина (и эндорфинов) выключается в течение дня, а затем запускается вновь, ты будешь чувствовать себя паршиво. Если он останавливается на три дня, начинается ломка.

Я был готов заплатить цену, пойти на любые риски, если это необходимо. Честно говоря, казалось, что это всего лишь издержки профессии. Я был рок-н-ролльным бунтарем в крутой банде. У меня была красивая девушка и постоянно растущая музыкальная репутация, подкрепленная тем фактом, что большинство, кто пошел по пути хеви-метала, знали о моей роли в Metallica.

Одним из этих людей был Крис Поланд, гитарист, до этого вместе с Гаром Самуэльсоном игравший в джазовой группе из Лос-Анджелеса. Они оба, кстати говоря, были школьными приятелями в Баффало (отсюда название их группы: the New Yorkers [Ньюйоркцы]) и приехали в Калифорнию в поисках славы и достатка и невесть чего еще. Крис, как и Гар, был другом Джея Джонса.

– Чува-а-а-а-ак, ты должен заценить этого парня, – сказал Джей. – Он играл с Гаром, и вообще Крис пиздатый гитарист.