Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители

Но что можно заметить? Оформляется государство современного типа. Сначала абсолютистское, а потом уже и буржуазно-демократическое, парламентско-представительное. Вообще, понятие «государство», по мнению современных историков, не очень применимо к тому, что было в Средние века, — в отношении которых историки сейчас используют часто слово «вождизм». Ну, в самом деле, хоть король, хоть князь, который, как современный рэкетир, время от времени приезжает к народу и говорит: «Давайте мне полюдье!» — это ещё не государство; люди живут сами по себе, вольно и независимо, лишь иногда что-то отдавая в виде дани и выкупа захватившей их «крыше». А вот то, что называется собственно государством: с регулярной армией, с налоговой системой, с тюрьмами, с вмешательством в экономическую жизнь и в образование, с всеохватной бюрократией, законами, полицией — именно в эту эпоху (XV–XIX века) и начинает формироваться. То, о чём так долго и интересно писал Мишель Фуко, называя «дисциплинарным порядком»: с карательной психиатрией, со всеобщим принудительным государственным образованием, с психушками, с фабриками, с казармой и тюрьмой, со стандартизацией человека по казённому шаблону, с тотальным контролем за личностью — всё это начинает формироваться в Новое время.

И появляются вдохновенные «певцы государства», теоретики этатизма. Певцы и адвокаты и жрецы Государства: Никколо Макиавелли, с его культом государства и обоснованием того, что во имя государственных интересов можно совершить любое душегубство; Томас Гоббс — мрачный и угрюмый певец «Левиафана», напуганный человеческим своеволием и бесконтрольностью, певец тотального государства, отбирающего у человека всю свободу в обмен на безопасность.

С другой стороны, появляется государственный социализм, авторитарный социализм. Он, как я упоминал в прошлый раз, возникает ещё в эпоху Возрождения: и тогда же расцветают казарменные утопии Томаса Мора, Томмазо Кампанеллы и дальше, дальше, дальше… Во Французской революции наиболее яркая фигура этого ряда — Гракх Бабёф с его «Заговором во имя равенства». Да, это идея равенства, но какого равенства? Равенства казармы, равенства тотальной регламентации! Это отрицание собственности в духе Платона и вослед Платону; но при этом есть надзиратели, есть подчиняющиеся, а значит, говоря по-оруэлловски, «все звери равны, но управляющие — равнее». Это равенство неравных, это общество опекунов и опекаемых! Это государственный социализм, пытающийся спроектировать и тотально регламентировать идеальное общество тотального этитизма — «Город Солнца», говоря словами Кампанеллы.

Параллельно с этим возникает и либерализм. Опять же, хорошо известные вам классики либеральной мысли: Локк, Монтескье, Бенжамен Констан. Либерализм, который говорил о свободе (liberty), но о свободе не для всех, а только для богатых взрослых белых мужчин, европейцев. Ни для дикарей, ни для женщин, ни для бедняков. И эта свобода основана на частной собственности, на неравенстве. А, следовательно, свобода неполная, привилегированная, непоследовательная и половинчатая. Либерализм говорит, что государство, вроде бы, — зло, но такое зло, которое надо ограничить, контролировать, но невозможно уничтожить: нельзя без него жить.