Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители

Наконец, возникает ещё одно очень интересное направление социальной и политической мысли. Трудно его как-то обозвать и обозначить на координатах современной политической социальной философии. Это Жан-Жак Руссо и то, что из него вышло: якобинство во Французской революции. Руссо, с одной стороны, в теории, — пламенный сторонник свободы, естественности («долой цивилизацию!», идея «благородного дикаря» — то, что напоминает нам даосов и киников и окажет влияние на Толстого, горячего приверженца Руссо). Он — враг тиранов, критик неравенства и частной собственности, певец эгалитаризма, свободы и прямой демократии (как в полисах Эллады или в его родной Женеве). Но, как ни странно, начав за здравие, заканчивает Руссо за упокой. Начав, как Диоген Синопский, он заканчивает как Платон и Гоббс (не случайно руссоистски-якобинский идеал часто характеризуют как «демократическое самодержавие»). И, начав с того, что человек был когда-то свободен, а цивилизация его испортила, собственность его поработила, он приходит… к культу тотального государства. Иногда теорию Руссо называют демократическим самодержавием. И если идеал Гоббса — это абсолютизм классический, то идеал Руссо — демократическое самодержавие. То есть никаких ассоциаций личностей, никаких союзов; «общая воля» (персонифицированная в Государстве и не совпадающая с суммой частных воль граждан) возвышается над каждым человеком, никаких прав человека. Иными словами, такая демократическая диктатура, диктаторский демократизм. Дополненный религиозным культом бесстыдного и свирепого патриотизма, культом Верховного Существа как государственной религии. И он вполне проявился в якобинстве во Французской революции, со всем своим чудовищным террором, с гильотиной и Комитетом Общественной Безопасности, со всеми попытками насадить новую квази-религию вместо христианства, религию Верховного Существа, с подавлением любой оппозиции, с истреблением инакомыслящих. То есть такой протототалитарный вариант специфический, который явно потом продолжится в большевизме и фашизме, — мы ещё об этом непременно поговорим, когда достигнем XX века.

И вот в этом пёстром коктейле идей, революций, социальных потрясений и трасформаций, смелых и грандиозных проектов и экспериментов (проекты и эксперименты бывают не только в физике, но и в истории!), среди крушения традиционного общества появляется что-то протоанархическое. Оно отстаёт явно от событий. Звёздный час анархизма наступит ещё очень не скоро, и самоосознание наступит не скоро, и самоопределение и отмежевание от иных течений. Но всё-таки в эти двести лет можно выловить крупицы протоанархистских тенденций, что я и пытаюсь сделать.

Последнее предварительное замечание в самом начале лекции — о самом слове «революция». У нас оно будет звучать сегодня постоянно, но и на следующей лекции тоже.

Хочу напомнить, что изначально само это слово имеет глубоко консервативный смысл. Революция, то есть возвратное движение колеса! Имеется в виду то, что власть нарушает справедливость, разрушает изначальную гармонию миропорядка, а мы через революцию её восстанавливаем (как у конфуцианцев: идеи «исправления имён» и «смены Небесного Мандата», помните?). Таким образом, идея революции изначально вовсе не часть прогрессистской мифологии Нового времени — она глубоко консервативна и традиционна. Связана с идеей «золотого века» и «утерянного рая» в народной культуре и мифологии. Скажем, когда английский парламент восстал против Карла Первого, он говорил, что мы всего лишь хотим восстановить баланс между общинами, представленными парламентом и королём, потому что король слишком много на себя берёт, «перетягивает одеяло», нарушает старую-добрую традицию гармонических отношений между властью и обществом. Изначально идея революции вовсе не связана с идеей перестроить весь мир, придумать новую социальную инженерию.