Mater Hispania: христианство в Испании в I тысячелетии

Я же не стремлюсь в прошлое и не буду, подобно риторам, возносить хвалу его дедам и прадедам, так как, согласно их же мнению, если он происходит от незнатных предков, ему следует воздать еще большую похвалу, поскольку низкое происхождение рода он украсил достоинством нравов. Итак, при благоволении Христа и при Его помощи в наших начинаниях рассказать об этом блаженном муже, в соответствии с порядком изложения мы начнем с его обращения, которое случилось на двадцатом году его жизни. Ибо почтенные служители церкви Христовой: Цитонат, муж святой и чистейшей жизни, Софроний и Геронтий, пресвитеры, в которых безграничная вера принадлежит Церкви, рассказали нам в речах, заслуживающих доверия, то, что видели сами. К этим надежнейшим свидетелям прибавляется также свидетельство блаженной памяти благочестивейшей Потамии, чье благородное происхождение было прославлено еще более благородной жизнью. Итак, я собрал четверых свидетелей чудес, совершенных у его тела, а кроме того, свидетельства жителей провинций об этом деле, которые распространены почти по всей Испании. И чудеса, случающиеся столь часто, что стали почти что ежедневными, по необходимости обойдены нашим молчанием, поскольку, как было сказано выше, невозможно объять их все; и если кто-то пожелает узнать о них лучше, пусть доверится увиденному.

Итак, начнем изложение; о том, как он был обращен и направлен, те свидетели рассказывают следующее. Будущий пастырь человеков был пастухом овец и гнал их на горные пастбища, а также, как это в обычае у пастухов, носил с собой кифару, чтобы при выпасе стада вялость не сковала бы ум праздный и оставленный без занятия делом. И когда он прибыл к месту, предназначенному небесами, его охватил крепкий сон, внушенный Богом; и через него Тот, кто очищает сердца, с привычным усердием направил его искусство и обратил кифару в инструмент для обучения, а дух пастуха – к побуждению к постижению божественного. Проснувшись, он стал помышлять о небесной жизни и, оставив пастбища, устремился в пустынные места.

Дошла до него молва, будто бы есть некий отшельник по имени Феликс,[711] святейший муж, который тогда проживал в городке Бурадон[712] и которому он мог бы поступить в ученики. Отправившись в путь, он прибыл к тому, кто, взяв его себе в услужение, наставил в том, при каком условии он сможет непоколебимо направить свою поступь в Царствие Небесное. Я думаю, что этим он поучает нас, что никто не может благочестиво стремиться к блаженной жизни без наставления старших; ведь так не поступал ни этот муж, ни Христос не учил этому Павла, ни божественная сила не дозволила Самуилу так поступить, когда она позволила Павлу прийти к Анании,[713] а Самуилу – к Илии,[714] но вдохновила их знамениями и речью.

После этого, получив превосходные наставления о жизненном пути, он вернулся на свой, будучи обогащен поучениями, одарен сокровищем спасения и преисполненный благодатью учения. И так он пришел [в место] недалеко от поселения Берсео, где ныне обретаются его славные мощи, и там, по прошествии недолгого времени, он увидел, что стекающаяся к нему толпа людей станет ему помехой.

Он стал подниматься выше [в горы] и его легкие шаги через кручи направлял ревностный дух, так что казалось, что, пересекая долину скорбей, он восходит по лестнице Иакова[715] от добродетели к добродетели не только сердцем, но и телом. Так он добрался до удаленного и безлюдного [места] на горе Дирцетий,[716] и, приблизившись к ее вершине, насколько это позволяли небо и лес, стал обитателем холмов. Лишенный сообщества людей, он преисполнялся ангельским утешением, живя там на протяжении почти что сорока лет. О том, какие битвы, видимые и невидимые, какие хитро подстроенные искушения, какие насмешки древнейшего обманщика он выдержал, лучше всех узнают лишь те, кто решится испытать το же самое. Там он всякое чувство, всякое желание, всякое побуждение, всякое стремление направлял на тот невыразимый замысел святого посвящения, который захватил его однажды.