Материалы к альтернативной биографии

   - ... Человек, семь, нет, пожалуй, даже восемь или девять раз позволивший расквасить своё сердце, понимает, что ещё жив, что завтра - наступит, и налагает на себя самые кошмарные проклятия на тот случай, если вновь полюбит,... не зная другого способа себя обезопасить... Но приходит новый день,... и... новая любовь, неотвратимая, безнадёжная....... Ах, ну, что же мне делать!? О Боже!...

   Я приподнялась.

   - Ты страдаешь от невзаимности или боишься исполнения проклятий?

   - Разве голова и живот не могут болеть одновременно с коленкой и горлом?... Бояться,... - встряхнулся, - Нет, я не боюсь. Пускай. Туда и дорога. А взаимность... - это только хуже! Скукотища!... Напишу поэму или драму, потом другую, третью... Такова судьба... И пусть вокруг хоть атомы дробятся!...

   Встал, обошёл кровать и, не разуваясь, лёг параллельно мне.

   - Не думаю, что это утешит, но ты не одинок в своих терзаниях. То есть мои скорее противоположны твоим: я, как ты и предсказывал, утратила способность любить, отвечать на чувства и вынуждена жертвовать моими близкими - фантомам, которым должна дать жизнь. Но я не хочу служить фальшивым призракам! Моему роману нужна правда!... О чём именно я должна писать?.......... Это не риторический вопрос!

   Он повернулся на бок, подложил под голову руку.

   - Моим бродягам слишком часто указывали дорогу, чтоб я хотел считать швы на чужих чучелах. Что же касается правды, то тут показательна история моего лучшего предка - Томаса Лермонта из Эрсилдана. Он был славным музыкантом и поэтом, а также слыл человеком, не способным ни на малейшую ложь, потому что такова над ним чара королевы фей, в чьём подземном замке он прогостил семь лет. Отсюда мораль: прав не тот, кто не врёт, а тот, кому верят.

   С этой сентенцией он заснул, а я - пошла домой, где, раскидав по всей спальне одежду, юркнула под крылышко к Перси и встала лишь к обеду.

***

   Перси долго дулся и мялся и наконец выпалил:

   - Мэри! сегодня утром я... почувствовал себя некрофилом!

   Я пожала плечами. Клара, шьющая что-то младенческое, процедила:

   - А Джорджу нравится, когда женщина притворяется мёртвой. Он часто меня об этом просил.

***

   Над озером вставала полная луна. Чёрную воду испещрили золотые стежки. Мы стояли вдвоём на балконе.

   - Я ничего не могу с собой поделать. Мне надо видеть тебя, чтоб продолжать.

   - Я не гипсовый болван в художественной студии.

   - Я ничего от тебя не прошу. Делай, что хочешь, не обращай на меня никакого внимания... Как твоя драма?

   - Так...

   - Ты говорил, она страшная.

   - Ну, да. Толпа чертей. Вроде Макбета.

   - Это тебе не мешает?

   - Что - это?

   - Страх.

   - Я знаю заклинание, отгоняющее его.

   - Научи.

   - Не сейчас... Вот дьявол, как сияет солнце ярко!

   - Какое солнце? - На небе луна.

   - А я сказал, что солнце ярко светит.

   - Иль это не луна? Иль я ослепла?

   - Нет, но не ослеп и я. Не шаровая ж это молния или пузырь из лавы в туче пепла. Рассуди же здраво: кругло, ярко - значит солнце. Так любой ответит.

***

   Готический кабинет разделили вдоль от входа и до противоположной стены и от пола до потолка тугой сеткой из толстых канатов, вроде тех, что натягивают на больших кораблях, чтоб можно было взбираться к парусам. Меж створками дверей приколотили толстый брус. Каждая из них открывалась особым ключом. На каждой половине комнаты были лёгкий стол, табурет, скамейка, кресло-качалка, три подушки, плед, всё необходимое для письма, собака и оружие всех видов.

   Первые сорок минут я добросовестно скрипела пером за столом, откладывая готовые листы в аккуратную стопку, потом, всё чаще и чаще глядя на компаньона и всякий раз находя его в разных местах и позах, заражалась его беспокойностью, садилась на пол, бродила из стороны в сторону, засматривалась в окно или на огонёк свечи.

   Нередко мы обсуждали наши работы, деликатно делая вид, что говорим о постороннем:

   - Сегодня я перечитал блейковского "Тигра". Нигде прежде не было столь очевидно описано творение как грубое, бессмысленное насилие.

   - Я не считаю, что наделить существо существованием - это такое же преступление, как убийство.

   - Это роковая неодолимая потребность: у одного - создавать, у другого - губить. Две стороны одной медали. Одна другой стоит.

   - А я вот думаю, как можно просить власти или богатства у стихийных духов?

   - Запросто. Ведь всякая материя и сила у них во владении, зато ни о чём другом они не имеют представления: ни о любви, ни о памяти...

   - Если им чужда всякая ментальность, как они могут говорить?

   - А как написать о них драму, если они будут молчать? Впрочем, они всё равно ничего толкового не говорят, и драма не о них.

***

   В моём воображении неслась череда смертей. Я скулила от ужаса над рукописью, оцепеневшая, закутанная в плед, наконец подбежала к сетке, где уже ждал меня товарищ с тёплыми объятиями и тем, что он называл заклинанием от страха:

В час, когда, безутешен и зол,

Бродит призрак по сумрачным залам,...

Я залезу под письменный стол

И накрою его одеялом.

***