Материалы к альтернативной биографии

   Они тоже были в курсе моего романа и находили его очень верным, хотя, конечно, жаль что не в стихах. Освещая мне путь на лестнице, плотный, коротко стриженный косоглазый лакей с золотым клыком, взахлёб рассказывал о своих впечатлениях от первой восточной поэмы: "Нас сперва, конечно, ржач прошиб - ну, с непривычки. Не то, что плохо, а чудно - кучеряво так рассказывать, прости, Господи, нас грешных... А потом попривыкли, вникли малость, и к концу так прям сердце и рвалось! И ведь сколько правды! Что, про лесных разбойников можно сочинять, а про морских - шиш!? Ан нет! Тоже люди, и не хуже вашего! И мне теперь ничего другого, кроме стихов, даром не надо. Даст его светлость, там, Скотта или Тома Джонса, а я: увольте, мне от этой прозы... - как от редьки!.. Против лирики - отстой!"

***

   В апартаментах доктора с потолка свисало полтысячи верёвок разной длины с петлями для удушения. Широкий, длинный, словно операционный стол был стеклянной плитой на тонких железных ножках. На кровати спиной ко мне сидел Джордж, а Уильям лежал на низкой подушке и не мог видеть меня, стоящую в дверях.

   - Немезиду не надо путать с эринией. Эриний три, а Немезида - одна, - просвещал старший, - Валькирии - это не Парки. Парок скандинавы называли Норнами.

   - А меня друзья называли Джоном, - прозвучал слабый голосок.

   - Ну и что? Фауста тоже так звали, а Гёте взял и перекрестил его в Хайнриха.

   - Умоляю, скажите, что со мной происходит? Я умру?

   - Нет, если будете есть яблоки, телячью печёнку, рыбу и пить сладкий чай.

   - Вы меня убиваете!

   - При чём тут я? У вас обычная анемия.

***

   Находил ли он злорадное удовольствие в зрелище чужих страданий, или сочувствие к другому позволяло ему забыть о собственных горестях, но когда у кого-то подле него случались неприятности, он бросался помогать и словом, и делом, и деньгами - и, казалось, это единственное, что доставляет ему радость. То же и с его кошмарными фантазиями. Бог весть, отчего они у него возникали - оттого, что всё в мире казалось ему отвратительным, или он просто так укрощал свою буйную весёлость, или червём подтачивал самодовольство цивилизации. Сполна пользуясь своим влиянием на людей, думал он о последствиях или нет?

   Когда он вышел от доктора, я снова пристала к нему с вопросами об их отношениях.

   - Несчастный говорящий зверёк, - вздохнул Джордж, - Встретившись со мной, придя в мой дом, он так ликовал, будто в рай попал, и я сказал ему: "Нравится - оставайтесь. Берите здесь всё, что плохо лежит; делайте, что вздумается. Можете попробовать лечить меня, а захотите убить - попробуйте и это. Так живут у меня все".

   - Так ты сам сделал его таким, ты - его создал...

   - Я люблю и не боюсь его. Мне лучше оттого, что он где-то тут сидит или бегает. Я обращаюсь к нему, как к себе, не из издёвки, а потому что, наверное, действительно хотел бы быть им,... а он хочет быть мной.

   - А что это значит - быть тобой? Быть - каким? Богатым? Любимым? Презираемым? Страшным? Красивым? Больным? Гениальным? Глупым? Щедрым? Злым? Порочным? Смелым?

   Тут из спальни выскочил в одной сорочке Уилл и завопил Джорджу:

   - А слабо тебе подписаться под моими пьесами, а мне отдать свою?!!!

   - Она ещё не закончена, - провалившимся голосом проикал мой опешивший собеседник.

   - Так заканчивай скорее! - рявкнул наглец и хлопнул дверью.

   - Дааа, - протянул властитель здешних мест, - давно меня так не прикладывали, - и, шатаясь от стены к стене, вышел на балкон. Я семенила следом, с замиранием сердца предлагая сорвать зло на мне, не видя другого способа себя обезопасить.

   Он задрал голову, часто моргая, и закурил, выпуская дым через ноздри...

   - Подарите мне ваш роман. А себе стащите у Перси "Мэб". А заодно передайте, что я готов обменять оду к Наполеону на что-нибудь проренессансное. Клара ещё не сочиняет колыбельных песен? Я могу признать их вместе с ребёнком, а ей вместо чека вручить стихи к сестре! Получится вполне правдоподобно, ведь у неё тоже есть сестра!!...

   Видя, что его вот-вот заколотит, я отважилась на вооружённый экстремизм - вытащила кинжал и приставила лезвием к его горлу:

   - Третью главу Паломничества - немедленно и безвозмездно!

   - Лучше смерть! - гордо прошипел сочинитель, нарочно дёрнул шеей, и по ней к моему ужасу потекла чёрная струйка. Я бросила оружие, убежала в дом, крича: "Помогите! Милорд ранен!"

   Слуги чуть на сбили меня. Они умело обработали царапину чем-то из фляжки, забинтовали шею своему господину, мягко укорили его в неосторожности, ободрили краткой фразой "заживёт" и удалились, увлекая за собой и меня, аргументируя: "Дважды в день он на себя не покушается".

***

   Из комнаты доктора вдруг тоже послышались призывы на помощь. Челядь была к ним глуха, но я по обыкновению решила выяснить, что ещё стряслось.