Матильда

– Неправда, мисс Таррамбах, – сказала мисс Ласкин. – Они знают умножение на три, выучили назубок. Но я не вижу смысла в том, чтоб зубрить таблицу умножения задом наперёд. И ничего вообще не стоит зубрить и заучивать задом наперёд. Весь смысл жизни, мисс Таррамбах, в том, чтобы идти вперёд. Рискну спросить: а вы-то сами сможете хотя бы такое простое слово, как «ложь», с ходу написать задом наперёд? Сильно сомневаюсь.

– А вы не умничайте тут, мисс Ласкин, и не смейте мне хамить! – отрезала Таррамбахиха и тут же опять повернулась к несчастному Уилфриду. – Итак, мальчик, – сказала она. – Ответь. У меня семь яблок, семь апельсинов и семь бананов. Сколько у меня всего фруктов? Ну! Живей! Отвечай!

– Так это ж на сложение, – крикнул Уилфрид. – Это ж не на таблицу умножения пример!

– Идиот ты кромешный! – взревела Таррамбахиха. – Флюс ты раздутый! Гриб ты, мошкою объеденный! Нет! Это таблица умножения! На три! У тебя три кучки разных фруктов! И в каждой по семь штук. Трижды семь – двадцать один. Неужели непонятно, яма ты выгребная, вонючая! Ладно, даю тебе последний шанс. У меня восемь кувшинов, полных воды, восемь сумок, полных денег, и восемь полных идиотов, как ты. Сколько же у меня всего полных предметов? Отвечай, да поживей.

Бедный Уилфрид совсем растерялся.

– Погодите! – крикнул он. – Ой! Погодите, пожалуйста! К восьми кувшинам прибавим восемь сумок… – И он стал считать на пальцах.

– Волдырь ты лопнувший! – взвизгнула Таррамбах. – Личинка порченая! При чём тут сложение! Тут умножать надо! Ответ – трижды восемь? Или, может быть, восемью три? А? Какая разница – трижды восемь или восемью три? Отвечай, болван ты неотёсанный, да смотри не ошибись!

Теперь уж Уилфрид настолько перепугался и разволновался, что вообще не мог ни слова из себя выдавить.

Два огромных шага – и Таррамбах оказалась с ним рядом. Каким-то поразительным гимнастическим приёмом – самбо? дзюдо? карате? – она сзади поддела Уилфрида за обе ноги одной своей ножищей, да так, что он аж подскочил и перекувырнулся в воздухе. И – посреди этого кульбита – она ухитрилась поймать его за щиколотку, схватила, и он повис вверх ногами, как цыплёнок в витрине мясной лавки.

– Восемью три, – орала Таррамбахиха, – восемью три – ровно столько же, сколько и трижды восемь, а трижды восемь – двадцать четыре! А ну, повтори!

Но в этот самый миг Найджел, сидевший в другом конце класса, вдруг вскочил на ноги и заорал, тыча пальцем в доску:

– Мел! Глядите! Мел пишет! Сам!

Он кричал так отчаянно и, главное, так пронзительно, что все присутствующие, включая и директрису, посмотрели на доску. А там, действительно, новёхонький кусок мела порхал возле самой доски, выводя буквы на чёрной полированной глади.

– Он что-то пишет! – вопил Найджел. – Мел что-то пишет!

И в самом деле, мел написал:

– Что за чёрт? – взвизгнула Таррамбахиха.

Подумайте только – увидеть собственное имя, выведенное на доске невидимой рукой! Она выронила Уилфрида на пол. А потом завопила, непонятно к кому обращаясь:

– Кто это сделал? Кто это пишет?

А мел всё писал и писал.

Все слышали, как из горла Таррамбахихи вырвался стон.

– Нет! – крикнула она. – Нет! Не может быть! Не может это быть Магнус!

Мисс Ласкин с противоположного угла класса быстро глянула на Матильду. Девочка сидела очень прямо, высоко подняв голову, и губы у неё были плотно сжаты, а глаза сияли, как две звезды.

Почему-то все в классе вдруг уставились на Таррамбахиху. Лицо у неё стало белое, как бумага, рот открывался и закрывался, в точности как у камбалы, вытащенной из воды, и из него вырывались задушенные стоны.

Мел перестал писать. Ещё несколько секунд он трепетал над доской, потом упал на пол и раскололся надвое.

Уилфрид меж тем успел снова усесться на место. Он-то и закричал:

– Мисс Таррамбах упала! Мисс Таррамбах на полу!

Вот это была новость! Дети повскакивали с мест, чтобы хорошенько всё разглядеть, ведь не часто увидишь такое! Да, в самом деле, директриса упала навзничь и распростёрлась на полу во весь свой могучий рост.

Мисс Ласкин кинулась к великанше и опустилась рядом с ней на колени.

– Это обморок! – крикнула мисс Ласкин. – Она без сознания! Кто-нибудь! Скорее за сестрой!

Сразу трое детишек выбежали из класса. Найджел, всегда готовый к решительным действиям, бросился к учительскому столу и схватил кувшин с водой.

– Мой папа говорит: если кто в обморок упал, самое лучшее средство – облить его холодной водой! – И с этими словами он вылил всё, что было в кувшине, на голову Таррамбахихе. И никто на это ему не сказал ни единого слова, в том числе и мисс Ласкин.