Это подводит нас ко второму моему тезису о счастье. Первый заключался в том, что счастье близко к умиротворенности; Аристотель же связывал счастье с деятельностью (ἐνέργεια). В итоге перед нами спор между стоиками и последователями Аристотеля (перипатетиками). Последние определяют счастье через движение души к совершенству (ἀρετή). Счастье – это
Однако если не касаться проблемы поисков определений души, естественного предназначения и совершенства, а также вопроса объединения теоретической и практической добродетели, данное определение напрямую не связано с переживанием счастья. Аристотель в «Никомаховой этике» утверждал, что совершенство (ἀρετή) – не чувство (pathos), и счастье – тоже не чувство. Так как счастье – это ἐνέργεια, активное действие, было бы странно, если бы оно связывалось с пассивностью, с которой и ассоциируется πάθος. К Аристотелю возникли бы вопросы, если бы он понимал счастье, всегда сопряженное с действием (по определению не являющимся чувством) как чувство. Скорее, счастье, – это активные решения, которые принимает Нео, его познание себя и мира вокруг, а не ленивые виртуальные свидания с женщиной в красном.
Наконец, третий тезис о счастье: ни один из двух базовых взглядов на счастье не является самодостаточным и единственно правильным. Я привел несколько аргументов в пользу позиции Аристотеля. Несмотря на то что я верю в связь счастья и безмятежности, здесь нужно сделать поправку: безмятежное счастье ассоциируется с апатией (ἀπάθεια), с бесстрастностью, отсутствием эмоций, отчуждением и безразличием. Это происходит, с одной стороны, из-за ассоциации безмятежности с отдыхом, миролюбием и т. д., а с другой – из-за ассоциации страстей и эмоций с беспокойством, борьбой и движением. Несмотря на это безмятежное существование по-прежнему производит впечатление пустого и унылого. Ему словно недостает именно того, чем ценна человеческая жизнь.
Долгосрочное умиротворенное счастье не противоречит рутинной тревожности и неудовлетворенности. Это не столько невозмутимость, сколько уравновешенность, согласованность и устойчивость основы жизни. На уровне ежедневного опыта у человека могут и должны быть всевозможные страсти, привязанности, обязательства. Временами они вполне могут быть бурными – и, безусловно, они подвергают риску счастье в смысле настроения, так как в каком-то смысле человек передает свое счастье в руки других.
«Матрица» как зеркало
Счастье как спокойствие требует объективной оценки моей жизни; в противном случае было бы трудно провести черту между удовлетворенностью и спокойствием. В самом широком смысле это философская оценка. Начиная с Сократа и дальше по традиции вопросы «Кто я?» и «Каким человеком я должен быть?» являются основополагающими для философов. Философское размышление зачастую требует (чтобы вспомнить точку зрения, предложенную в начале этого эссе) личного опыта, а не просто абстрактной аргументации. А искусство, включая фильмы вроде «Матрицы», может как изобразить проблему, так и, показав зрителю зеркало, спровоцировать размышления о ее актуальности и решении. Эта глава – всего лишь набросок такого размышления.
Глава 12
Мы Избранные! Как манипулировать Матрицей по Канту
Джеймс Лоулер
Одна из самых впечатляющих сцен «Матрицы» – общий план бесконечных прозрачных капсул с обнаженными людьми, подключенными к системе. Приходит понимание, что Реальность выглядит так, а все, что мы видели до этого, – Оболочка, Сон, Иллюзия.
С незапамятных времен философы от Платона до Будды твердили, что наш так называемый реальный мир – не более чем жалкая тень действительности. Вероятно, больше все аргументов в поддержку этой точки зрения можно найти в трудах Иммануила Канта. Кант утверждал, что даже «объективные» физические параметры на самом деле основаны на субъективном человеческом восприятии. Вещи, какими мы их видим, имеют некое отношение к Реальности, но саму Реальность невозможно обнаружить с помощью наших органов чувств. Окружающий нас мир строится на проекциях человеческого сознания. Эта реальность зависит от нас, хоть на первый взгляд этого и не скажешь.