Матрица Макиавелли

Погруженный в свои раздумья, Черняев не заметил, как они приехали в район однотипных двухэтажных коттеджей и остановились у глухих закрытых ворот. Через несколько секунд с легким жужжанием они стали уходить вверх, открывая вид на достаточно большой внутренний двор, так же как и вся улица, лишенный всякой растительности. Дверь автомобиля открыл высокий араб, одетый в национальную длинную рубаху-кандуру. После недолгих приветствий гостей пригласили в дом, который на контрасте с уличной жарой встретил их чрезмерной, как показалось сначала, прохладой. Навстречу из широкого кожаного кресла поднялся человек, одетый по-домашнему в свободные белые одежды – фанилу, обвязанную на талии расшитым поясом – вузаром. Он в вежливом полупоклоне произнес полный набор приветственных фраз и пригласил присесть на диван, возле которого стоял чайный столик с приборами на четырех человек, большим круглым чайником и глубокой тарелочкой с колотым сахаром.

Разговор, как и принято, начался с общих вопросов о размещении в отеле и впечатлении, произведенном на гостей городом, и плавно стал переходить на основную тему их прибытия в Дубай. Хозяин стола, представившийся Абдул-Малеком, после расспросов о Таджикистане и обстановке в Душанбе, наконец задал вопрос об истинной цели их прибытия.

– Мы думали, что вы приехали по частному вопросу об устройстве вашего мюрида (ученика – последователя религиозного учения) в исламский университет, но вы сказали, что вас интересуют более важные вопросы. Так о чем вы хотели поговорить?

– Я даже не знаю, с чего и начать. – Черняев демонстративно задумался на несколько секунд, а затем, как бы собравшись с мыслями, продолжил: – Вы, наверное, не знаете, но в Таджикистане в 1997 году было подписано мирное соглашение между властью и Объединенной таджикской оппозицией, и политсовету Партии исламского возрождения Таджикистана было разрешено принимать участие в политической жизни страны, вплоть до того, что им были выделены квоты на некоторые министерские посты, или на вторые роли в министерствах силового блока. Мы все надеялись на стабилизацию политической обстановки, и она в какой-то мере произошла, однако за последние годы мы стали замечать, что договоренности, достигнутые ранее, дали преимущества либо конкретному клану, имеющему родовые корни в том или ином районе, или религиозным обществам салафитского толка, морально, материально и финансово поддерживаемым Саудовской Аравией и совершенно не учитывающим интересы многочисленной уммы исмаилитов. Порой доходило до того, что памирских таджиков и мусульман Горного Бадахшана и по этническому признаку, и по религиозному оставляли без какой-либо государственной поддержки. Но самое печальное, что не было никакой поддержки и со стороны наших братьев-исмаилитов… Одно время поступала гуманитарная помощь от нашего Шейха Ага-Хана, да будут продлены дни его власти над нами, но, во-первых, это было недолго, а во-вторых, на всех этой помощи все равно не хватило. Мы понимаем, Шейх Ага-Хан, да будут продлены дни его святой жизни, далеко от нас и наших забот, и из Рима трудно увидеть величественные, но, к сожалению, часто бесплодные вершины наших гор, поэтому мы приехали к вам, нашим братьям, разделяющим веру к махди Исмаилу, за советом и помощью.

Если мы не изменим систему существующей в стране власти и не отстоим свои интересы, то просто вымрем. Понимание столь плачевного состояния нашей уммы привело нас к необходимости активных действий. В Душанбе, Кулябе, Пархаре и в других городах нами созданы исмаилитские братства, в которые вошли уважаемые люди, имеющие определенную власть в стране, однако нам не хватает общепризнанного авторитета, который бы выработал единую стратегию действий, а также не хватает материальных и финансовых ресурсов для перехода в новое качество, которое позволило бы нам диктовать свою волю существующей власти или предпринять попытку ее заменить. Вкратце я изложил нашу просьбу. Если вы сочтете возможным помочь нам, мы будем за вас молиться. Если же нет, то на все воля Аллаха, попробуем обойтись теми силами, которые у нас есть.

Черняев так вошел в роль просителя, что печаль в его глазах ощущалась почти физически. Ему вспомнились из истории Древнего Рима слова Нерона, сказанные им перед смертью: «Какой артист умирает!», однако тунику Нерона примерять ему бы не хотелось.

Молчание длилось довольно долго. Все как будто находились в тягостных раздумьях о тяжелой доле жителей горных районов далекого Таджикистана. Наконец хозяин стола, вздохнув и огладив свою бороду, произнес:

– Да, вопрос очень серьезный. Думаю, что вам придется задержаться у нас, поскольку за один день такие вопросы не решить. Да и не в моих правах решать столь важные вопросы.

– Задержаться на сколько? – Черняев был готов к такому развитию событий, но по драматургии здесь необходимо было показать свою озабоченность. – Дело в том, что гостиница у нас оплачена до понедельника, да и обратные билеты на конкретный рейс…