Меч и ятаган

Кристиан всегда тщательно следил за выполнением повседневных обязанностей, возложенных на него отцом. Несмотря на длительные отъезды, граф регулярно получал письма с отчетами от преподавателей. Кристиан понимал, что если узнают о его занятиях, то с мечтой стать врачом можно попрощаться, а вот если ему удастся поддерживать видимость той жизни, которую ему предписал отец, то у него появится хотя бы шанс добиться желаемого. Главное – успеть достичь этой цели до того дня, когда отец решит отправить его к великому магистру на Мальту. На хирурга быстрее и лучше всего можно было выучиться в Школе хирургии в Сен-Коме, но без благословения графа ничего бы не получилось. Значит, остается лишь одно: пойти в ученики к цирюльнику-хирургу, а потом попробовать сдать экзамены. В те времена для получения самой низкой медицинской профессии нужно было пройти самый длинный путь.

Бертран считал мечты друга безумными и раз за разом повторял ему слова графа:

– Если хочешь резать, лучше делать это мечом святого Иоанна, а не ножом Марселя Фуко!

Но Кристиан был не намерен уступать и пошел работать к Марселю.

Поначалу Марсель, как и его предшественник Гиньяр, отнесся к Кристиану скептически, подозревая того в нечистых помыслах или тайных мотивах. Дворянские дети не хотели пачкать руки во внутренностях простолюдинов. Но Кристиан оказался самым усердным помощником из всех, что были у Марселя, и выполнял любые задания, которые ему поручались. Более того, у Кристиана были интересовавшие Марселя книги по медицине, хотя он не мог ни покупать книги, ни читать их. Такие тексты всегда писались на латыни или на греческом, а не на родном языке, поскольку факультет не одобрял распространения подобной информации среди необразованного населения. У Кристиана была копия трактата «Chirurgia Magna», написанного выдающимся хирургом XIV века Ги де Шолиаком, и даже копия «Хирургии» Галена, греческого врача II века, чьи труды по анатомии до сих пор широко использовались, хотя Гален обосновывал свои выводы главным образом наблюдениями за свиньями и обезьянами. Большинство современных врачей и хирургов продолжали боготворить Галена, но Марсель видел, что рисунки в трудах Галена не очень походили на внутренности людей, которые попадали ему под нож. И все же он с удовольствием сидел вместе с Кристианом над книгами, они разглядывали рисунки, а Кристиан переводил с греческого подписи под ними.

Надо отдать Марселю должное: он оказался хорошим и терпеливым учителем. Он давал своему помощнику четкие и точные инструкции. В первый же день ученичества у Марселя Кристиан сам зашил зияющую рану на руке мясника, который промахнулся, когда рубил тушу. Он зафиксировал перелом, удалил гвоздь из пятки у плотника и подстриг бороду клиенту.

– У вас есть талант к владению ножом, сир, – сказал Марсель, направляя руку ученика. – Но уделяйте цирюльне не меньше внимание, чем хирургии, – частенько повторял он, – вот где настоящие деньжата водятся!

Кристиан сопровождал Марселя на обходах, они бывали и в трущобах, и в зажиточных домах, и в Отель-Дьё, единственной больнице Парижа. Практика Марселя во всем разительно отличалась от практики Гиньяра. Работа была тяжелая и кровавая, шумная и беспорядочная. А для Кристиана – еще и важная и вдохновляющая. Доктора мало что могли сделать с великими убийцами – лихорадками и чумой, а вот хирурги могли помочь при великом множестве недугов. Кристиан за свое ученичество у Марселя насмотрелся разного: однажды Марсель извлек живого ребенка из утробы уже мертвой матери, восстановил ногу, сломанную в семи местах, вернул на место глазное яблоко, висевшее, казалось, на ниточке, после чего пациент клялся и божился, что стал видеть еще лучше, чем раньше.

Конечно, не всегда все шло гладко. Один пациент долго не хотел идти к хирургу, а когда наконец дошел, вся рука была покрыта глубокими язвами. Они вычистили гной и личинок, оросили раны уксусом, наложили повязку из пеньки, вымоченной в скипидаре. Несколько дней все шло неплохо, но потом личинки вернулись, а всю руку расчертили красные полосы. Через два дня пациент умер от гангрены.

Самым сложным были ампутации. Кристиан едва выдержал первую ампутацию, потому что должен был держать пациента, бывшего в сознании на протяжении операции. Невыносимее всего оказались не кровь и сухожилия, а крики и стоны. Пациент кусал деревяшку, которую Марсель вложил ему между зубами, но все равно откусил кончик собственного языка, порвал веревки на руках, ударил Марселя в лицо и вырубил его. Кристиан снова зафиксировал пациента веревками, а Марсель с трудом надел на голову беснующегося пациента что-то вроде шлема, затем взял деревянную колотушку и изо всех сил ударил в обозначенное на шлеме место. Пациент наконец затих.

– Я редко так делаю, – бросил Марсель, заметив вопросительный взгляд Кристиана. – Иногда они не приходят в себя, а иногда приходят, но уже ничего не соображают.