Меч и ятаган

Время пролетело быстро, и они сами не заметили, как дошли до рожкового дерева, обозначающего потайной вход в пещеру. Ни тот ни другая не были готовы расстаться. Не сговариваясь, они медленно побрели дальше. Сойдя с дорожки, они начали двигаться осторожнее. Луна проливала на землю тусклый серебристый свет, настолько слабый, что Мария решила взять Кристиана за руку, чтобы он не споткнулся в незнакомом месте. Она повела его вниз по склону с пастбищами к маленькому песчаному пляжу. Кристиан расстелил на земле свою монастырскую каппу, и они сели, прислонившись спиной к скале. Под шум прибоя они рассматривали необъятный звездный амфитеатр, наблюдая, как звезды постепенно гаснут на сизом фоне предрассветного неба. Морской воздух был прекрасен и свеж. Волшебная, чарующая ночь, в которой все чудесно – нет ни голода, ни жажды, ни жары, ни холода, лишь переливающийся поток слов и общего смеха.

Когда они осознали, сколько прошло времени, солнце уже поднялось над горизонтом.

– Как любезно с вашей стороны проводить меня домой, – сказала Мария. – Но боюсь, из-за вас я опоздаю на работу. Прошу вас проводить меня обратно в Биргу, фра де Врис. Меня ждет отец.

Она даже не остановилась возле Мекор-Хаким. Теперь они шли еще медленнее, чем ночью, – оба были в этом уверены – и все же каким-то магическим образом преодолели то же расстояние намного быстрее. У городской стены они задержались, чтобы продлить минуту расставания. Кристиану безумно хотелось заключить Марию в свои объятия. По ее взгляду он видел, что ей тоже этого хочется. Ему стоило больших усилий взять себя в руки и отправиться дальше к воротам. Он проводил Марию до стены, которую строил ее отец. Обернувшись, она посмотрела ему в глаза и неохотно произнесла:

– Лучше нам расстаться здесь. Спокойной ночи.

– Или, скорее, с добрым утром.

Она поспешила к лестнице, где стоял ее отец, который уже заметил дочь. Он тут же напустился на нее, бросив на Кристиана враждебный, подозрительный взгляд.

Кристиан смотрел ей вслед, пока Мария не поднялась на вершину стены, где ее тут же окружили рабочие, засыпав вопросами и проблемами. Она стояла, не замечая их, ее взор был прикован к Кристиану. Они долго смотрели друг на друга, наслаждаясь мгновением.

В лазарет Кристиан возвращался как в тумане.

На этот раз сомнений быть не могло. Он прошел прямиком в молельню и опустился на колени.

Господи, прости меня, я согрешил! Спаси меня от дьявольского искушения, помоги мне сохранить данный Тебе обет. Я стал рыцарем ордена по доброй воле и по твердому убеждению. Нарушить обеты ордена – все равно что нарушить данную Тебе клятву.

Я солгал, Господи, и словом, и делом.

Помоги мне, дай мне силы. Помоги увидеть Твой свет, укажи мне путь. Помоги сохранить священный обет.

Господи, спаси и сохрани!

Для тех, кто работал в нижних кругах, обслуживающих епископский дворец, оказалось делом несложным выяснить, что имя Якобуса Павино оказалось среди тех, кого недавно положили в Священный лазарет.

Так же просто оказалось узнать, что живет он в Мекор-Хаким.

Разумеется, Сальваго помнил эту пещеру. Он знал, что там живет Мария. Этого было более чем достаточно. Жандарм уже допросил фра де Вриса, хирурга ордена, и нашел его историю вполне убедительной. Бездарные гражданские власти вряд ли добились бы большего успеха. Что же касается рыцарей ордена, тут Сальваго был убежден в их неприязненном к себе отношении. Они бы и пальцем не пошевелили, чтобы найти человека, который пытался убить его, викария инквизитора. Вся надежда была только на Церковь.

Он подумывал, не приказать ли привести к нему Марию сюда, в комнату без окон и с такой низкой дверью, что ей пришлось бы поклониться. Сюда или в еще более темные помещения внизу. И какой бы сильной она ни была, Мария наверняка расскажет ему все, что он пожелает знать.

И все же относительно нее у него были другие желания. Да, ему хотелось позвать Марию, чтобы еще раз увидеть ее. Но не для того, чтобы пытать. Не для того, чтобы сделать ей больно. Хотя он знал, что она ему никогда не поверит. Марии Борг действительно нечего было бояться. Он хотел, чтобы она увидела всю боль, какая осталась в его душе после того, как он согрешил против нее. Он жаждал ее прощения.

И знал, что никогда его не получит.

Через столько лет она все еще обладала удивительной властью над ним. Она была причиной постоянной сердечной тяжести и буйства плоти. Он бы любому сказал, что испытывающий подобное не сможет спастись. Сальваго изгрыз все ногти и искусал кожу на пальцах в кровь. Закрыв глаза, он предался старой своей слабости, представляя себе ее на площади, – той слабости, которую, как он думал, ему удалось умертвить навсегда.