Меч и ятаган

На рассвете Якобус вышел из пещеры с набитым деньгами мешочком на поясе. Фенсу возился со своим арсеналом, состоящим из трех старых мушкетов, двух арбалетов, алебарды, а также всевозможных ножей и мечей. Елена и Элли помогали ему чистить и точить оружие.

– Завтра ночью она уже будет на свободе, – доверительно прошептала Елена.

Когда Якобус вернулся, ответ сразу читался на его лице.

– Они трусы. Отказались нам помогать. – Он сплюнул и положил деньги Елены на стол. – Сказали, что скорее сразятся с турками, чем с Церковью.

– Есть и другие, – заметил Фенсу.

На закате вернулись остальные обитатели пещеры: Коул, серебряных дел мастер; Виллано, продавец воды; Каталдо, сапожник. Все они любили Марию, а потому внимательно выслушали план Фенсу.

– Это уже похоже на мятеж, – произнес Виллано.

– Я слишком стар, – сказал Каталдо.

– У меня семья, – откликнулся Коул.

– Все вы бесхребетные слабаки! – рявкнул Фенсу. – Даже Елена не боится. А вы, вооруженные мужчины, даже не встанете за ее юбкой?

Целый час он распекал их, стыдя и обвиняя в бесчестье, но все тщетно. Уныло побродив по пещере, они нашли отговорки, чтобы уйти.

Долгое время все молчали. Елена помогала Элли с готовкой. Фенсу завернул оружие и сложил его на место. Якобус тяжело опустился на пол у очага. Уткнувшись лбом в колени, он молчал. Когда он поднял голову, глаза его были красны.

– Другого выхода нет, – сказал он. – Чему быть, того не миновать.

Елена заплакала. Фенсу лишь кивнул. Выйдя из пещеры, Якобус нашел нишу в скале, откуда смотрел на рассвет. Он принес удочки, крючки и два ножа, отдал все это Фенсу. Сняв ботинки, протянул их Елене:

– Это для Моисея, когда у него подрастет нога.

Тем же утром Якобус предстал перед воротами епископского дворца.

По указанию викария стражники провели его по коридору, где находилась камера Марии. Велели ему остановиться, подтолкнули его к двери, так что его лицо оказалось у самой решетки. Он заглянул внутрь, пытаясь привыкнуть к тусклому свету.

– Мария! – заметив ее, прошептал он.

– Якобус! – Она кинулась к двери, но его уже увели. Она прижалась лицом к решетке, но не увидела ничего, кроме пустого коридора. – Якобус! Якобус!

Она изо всех сил колотила в дверь. Никакого ответа.

Той же ночью она снова слышала крики. На этот раз она точно знала, из чьего горла они исходят. Обхватив голову руками, она пыталась заглушить их.

Прошло почти два дня, прежде чем они стихли.

За Кристианом пришли в начале апреля.

Он провел в oubliette почти девять месяцев. Два человека стояли наготове, чтобы подхватить его под руки, однако он вышел из каменного мешка на своих ногах, слегка пошатываясь, но держа спину ровно. Самым сложным оказалось снова привыкать к яркому мальтийскому солнцу. Глаза слезились, голова раскалывалась, однако он все равно наслаждался давно забытым зрелищем: часовня, тянущийся вдоль причала склон, галеры и рыбацкие лодки в гавани, чайки над головой, стены и улицы Биргу, полные шумного люда, собак, свиней и мусора. Кристиан моргал, не веря чуду, благодарный за то, что по-прежнему жив.

Он искал ее лицо в толпе. Разумеется, она не знала, что он здесь, а он не знал, жива ли она.

Его привели в оберж.

– У вас полдня, чтобы отмыться и отдохнуть, – сообщил ему каптенармус. – Сегодня вечером мы должны доставить вас к великому магистру.

Кристиан решил, что это плохой знак. Раз ему не сказали просто явиться к великому магистру в знак почтения. Должно быть, они думают, что он попытается сбежать, опасаясь приговора. Но у него было достаточно времени, чтобы решить, как поступить. Если ла Валетт предоставит ему право выбора, он готов его сделать и не собирается сбегать.

Бартоломью, паж, встретил Кристиана с искренней радостью:

– Простите, сир, я не знал, что вы придете. Я бы подготовился. Сейчас нагрею воды для бани и сбегаю за брадобреем.

– Оставь, не до этого сейчас, – ответил Кристиан. – Просто разыщи для меня фра Кювье, да поживее!

Он с нетерпением и беспокойством ждал новостей.

Кристиан велел повару нагреть воды, а за цирюльником отправил другого пажа. Принял теплую ванну, пытаясь избавиться от въевшейся в поры тюремной вони. Тем временем цирюльник закончил свою работу, и Кристиан почувствовал себя заново родившимся.

Время близилось к полудню, когда в комнату ворвался Бертран и, заключив в горячие объятия Кристиана, приподнял его над полом.

– От тебя ничего не осталось, – сказал Бертран. – Прости, что не мог передавать тебе больше еды.

Кристиан забормотал слова благодарности, но Бертран скорчил гримасу и отмахнулся от него. Откуда ни возьмись на столе появилась бутылка бренди и два кубка. Бертран налил Кристиану и протянул ему кубок. Он точно знал, с каких новостей следует начинать.

– Ее выпустили, Кристиан, – сообщил он. – Два месяца назад. Она жива. Я встречался с ней. Предложил ей свою помощь, но она заверила, что с ней все в порядке и от меня она ничего не примет. Она спрашивала только о тебе. Должен признаться, я в восхищении. Удивительная женщина!