Меч и ятаган

– Если рыцари начнут сами решать, как и когда им умереть, можно считать, что наша битва проиграна, – заявил он на совете. – Долг рыцаря – подчиняться приказам. Долг рыцаря – умереть не когда ему удобно, а когда ему прикажут умереть.

Прежде чем отправлять в форт Кастриоту, ла Валетт решил испробовать еще одно средство. Он сочинил ответное письмо, в котором утверждал, будто на защиту форта встал добровольческий отряд.

Ваша просьба оставить форт Сант-Эльмо ради безопасности Биргу удовлетворена. Возвращайтесь, братья мои, в монастырь и в Биргу, где вы будете в большей сохранности. Я же буду уверен, что форт, от стойкости которого во многом зависит будущее острова, в руках людей, которым я безоговорочно доверяю.

Пристыженные рыцари-бунтари слезно попросили великого магистра не заменять их. Они будут подчиняться его приказам до самой смерти.

Началась ночная битва, первая за время осады. Весь день турецкие пушки палили без передышки, так что чуть не расплавились. А когда прекратили пальбу, над Великой гаванью повисла устрашающая тишина. Все понимали, что она значит.

Кристиан забрался на крышу лазарета, откуда наблюдал разворачивающуюся перед ним жуткую сцену. Вместе с ним со стен Биргу, фортов Сант-Анджело и Сант-Мишель за происходящим следили другие мужчины и женщины.

Теперь вместо пушек тишину нарушила барабанная дробь, а вслед за ней пронзительный звук трубы. Огромная масса воинственных турок ринулась с холма в сторону форта Сант-Эльмо. Многие из них держали в руках фонари, отчего склоны Шиберраса блестели, словно покрытые расплавленной лавой. Со стен форта на них обрушились горшки с зажигательной смесью, огненные обручи и изрыгающие пламя трубы. Шелк и хлопок, из которых была сшита одежда турецких воинов, быстро воспламенялись, превращая ночь в день. Янычары шли на верную смерть, стоящие позади толкали впереди идущих, все кричали, карабкались, бесстрашно пробивались вперед, к ослабленным участкам стены.

Некоторые воины из тех, на ком загорелась одежда, убегали прочь от стен и дальше, вниз по холму. Кристиан видел, как они прыгают с выступа в пылающей, развевающейся одежде, словно метеоры, чтобы исчезнуть в темноте прохладных вод гавани. Вспышки поднимались высоко над фортом, освещая побоище. На стенах велись бои. Непрерывно ревели аркебузы, из стволов вырывался оранжевый, красный и желтый огонь. Кристиан смотрел, не в силах оторваться, завороженный страшной красотой османского моря, охватившего форт Сант-Эльмо. Он молился, чтобы Бертран, находящийся в адском жерле, погиб мгновенно.

Битва продолжалась всю ночь. Однако на рассвете, когда, казалось, внутри форта должны были остаться лишь трупы, над тлеющими руинами по-прежнему развевался стяг ордена.

16 июня 1565 года

Бертран Кювье лежал, контуженый, за земляным валом сразу позади внутреннего малого бастиона. Тучи мух состязались с крысами за гниющую плоть, наполнявшую траншеи вокруг форта. Многих убитых не смогли унести и оставили разлагаться под палящим солнцем. Бертран апатично взглянул на крысу, грызущую труп какого-то янычара. Ее усики отливали красным. Позади, над остатками стены, виднелись склоны Шиберраса, пересеченные траншеями врага. Тут и там из-под земли словно проросли турецкие флаги, зигзагом протянулись там, где рабы успели выкопать траншеи, еще больше приближая смерть.

К Бертрану подполз солдат-мальтиец со смоченной вином губкой. Бертран прижал ее к засохшему языку и жадно высосал всю жидкость, словно это был его драгоценный бренди. Губы Бертрана потрескались и кровили. Он совсем упрел в тяжелых доспехах. Июньская жара превратила костюм в печку. Бертран завидовал туркам, носившим прохладные шелка, пока не увидел, как зажигательные снаряды превращают их в живые факелы. Бертрана спасли от такой судьбы именно доспехи, но его руки были сильно обожжены во время ночной атаки шестью днями ранее. В него попала турецкая зажигательная свечка и взорвалась, обдав его огненной массой. Он бы поджарился, если бы не большой чан с водой поблизости. Такие бочки были расставлены по всему периметру как раз для таких случаев. Бертран прыгнул в чан и потушил огонь, а потом – об этом он позднее не мог вспоминать без смеха – едва выбрался оттуда из-за тяжести доспехов и собственной усталости.

Как смешно было бы утонуть в разгар огненной бури, подумал он.