Меч и ятаган

Мария тащила три заряженных арбалета из пункта перевооружения к лестнице и вдруг остановилась как вкопанная. Вся улица была заполнена людьми, солдатами и гражданскими, снующими туда-сюда и выполняющими тысячи поручений. Джулио Сальваго толкал тачку, нагруженную тяжелыми мешками. Она проследила за ним, сама стараясь оставаться в тени. Недалеко от улицы, ведущей к дворцу, тачка перевернулась, и все мешки рассыпались.

На лбу у Сальваго выступили капельки пота, пока он пытался собрать мешки. Он поднял тачку и закинул в нее первый мешок, потом следующий, все время придерживая поклажу рукой, как будто приготовившись снова ловить ее.

Звуки битвы отошли на второй план сознания Марии. Она смотрела на него, и в висках у нее стучала кровь. Она знала, что может убить его прямо здесь и сейчас, в присутствии сотни человек, и никто никогда не узнает. Все куда-то бежали, занятые своей работой, не обращая внимания ни на что вокруг. Мария положила два арбалета на землю. Опершись о столб, она прицелилась ему в спину, затем слегка подняла прицел, метясь в голову. Достаточно легкого движения пальца, и стрела полетит в цель. Он упадет на землю, один из десятка трупов, никем не замеченный и не оплакиваемый. Она вспомнила Якобуса, который несколько лет назад вот так же целился из арбалета. Вспомнила подземную тюрьму и его крики, которые по-прежнему мучили ее во сне. Вспомнила все злоключения, которые долгие годы причинял ей этот человек. А еще она подумала о том, какие надругательства придется вытерпеть Нико, когда он предстанет перед судом Сальваго после окончания осады. Ее руки дрожали. Мария сделала глубокий вдох и закрыла глаза.

За Якобуса. За Нико. За меня.

Рыдая от отчаяния и душевной боли, она опустила оружие. Она не могла выстрелить.

Подобрав все мешки, Сальваго двинулся в путь. Он свернул на следующую улицу и исчез из виду. Чувствуя себя опустошенной, Мария выдохнула и вернулась на крепостную стену.

После этого наступление длилось еще два часа. В общей сложности – шесть. Какой бы ни была свирепой атака на Биргу, основной удар принял на себя форт Сант-Мишель. К вечеру рвы перед городом и фортом были заполнены трупами. Внутри крепостных стен раненых тащили в лазарет мимо груды мертвых тел.

Мария ненавидела себя. В этот день тысячи чужих людей поубивали друг друга, и все это происходило у нее на глазах, а она не смогла заставить себя убить единственного человека, который, она точно знала, заслуживал смерти, человека, которому она желала смерти больше всего на свете. Ее остановило не великодушие и не мораль. Она сама не знала что.

Ситуация в лазарете сложилась катастрофическая. Не хватало лекарств и бинтов. Много складов было уничтожено при обстрелах. По коридорам было не пройти. Каждый клочок, свободный от обломков, был занят раненым, и новые пули, пробивавшие ближайшую к заливу Калкара-Крик стену, время от времени убивали пациентов. Обержи были переполнены, и даже частные дома были обустроены для приема раненых.

Кристиан работал за гранью изнеможения, работал, пока в глазах не начинало двоиться. Несмотря на жару и высокую влажность, он постоянно носил доспехи, чтобы не терять ни секунды во время всеобщего призыва на крепостные стены. Такие призывы раздавались все чаще.

Почти каждый человек в Биргу и Сенглеа имел то или иное ранение. Кристиан осматривал только самых тяжелых. Он ампутировал конечности и вправлял переломы со смещением. Он извлекал осколки из глаз и стрелы из самых разных частей тела. Как только уносили одного пациента, на его месте тут же появлялся следующий. Битва размыла фокус и затуманила взор. Его руки летали над кровавым месивом. Тяжелее всего было работать с ранеными, которые находились в сознании. Обычно их помогали удерживать двое ассистентов, но иногда им приходилось убегать на огневые точки и оставлять его в одиночестве. Кристиан освоил новую технику: он нажимал на сонную артерию, и сознание отключалось из-за недостатка прилива кислорода к мозгу. Если он делал все правильно, эффект длился до пяти-шести минут. За это время либо он успевал закончить, либо пациент – скончаться.

Чаще всего раненым приходилось переносить все процедуры в полном сознании. Кристиан уже привык к жутким крикам, зная, что если человек молчит, значит его шансы на выживание невелики. При этом за месяцы осады звуки, доносившиеся из операционной, часто были более пугающими и почти такими же громкими, как турецкая артиллерия. Они разрывали сердце даже самым хладнокровным солдатам.

Кристиану довелось оказывать помощь Бартоломью, своему пажу. Мальчишка целыми днями защищал городские стены. Он поймал в воздухе занесенный над ним ятаган. Два пальца оторвало полностью, третий и четвертый висели кусками костей и сухожилий. Все время, пока Кристиан работал, парень пытался смеяться и шутить. Он говорил о соколиной охоте, задавал Кристиану вопросы, чтобы не думать о том, что доктор делает с его рукой.

– Я бы хотел научиться, сир. Вы ведь меня научите?