Меч и ятаган

Кристиан с Марией так и остались сидеть под защитой остатков стены. Не обращая внимания на пули, осыпающуюся кирпичную кладку и оглашающие Биргу крики, Кристиан обнял Марию за талию и принялся рассказывать ей о Париже. Он рассказывал о лесе, окружающем его дом, где они с Бертраном бегали мальчишками, о широкой ленивой реке, текущей через самое сердце города и дальше, мимо его загородного дома. Рассказывал, как весной и летом земля буквально кишела жуками, мальчики ловили их и сажали в банки, а потом Кристиан зарисовывал их и препарировал. Мария продолжала всхлипывать, но раз или два даже засмеялась сквозь слезы. Рядом по улице просвистела пуля, но Мария даже не заметила этого, не съежилась, лишь крепче прижалась к Кристиану, слушая его голос и забывая обо всем вокруг.

Они смотрели, как луна поднимается все выше, теряясь где-то в облаках дыма от пушек. Наблюдали, как артиллерийский огонь сверкает, смешиваясь с дымом, словно красивейшая сухая гроза в разгар лета.

Время шло. В Биргу то тут, то там рушились очередные стены, под ними умирали все новые люди, а Кристиан с Марией шептались о каких-то незначительных, будничных вещах: о плавании, птицах и соколиной охоте, о козах и лодках, о рыбалке и сыре. Разговор то и дело возвращался к Елене и Бертрану, голоса дрожали, глаза увлажнялись, хотя некоторые воспоминания вызывали смех.

Было уже далеко за полночь. Мария положила голову ему на плечо. Кристиан боялся нарушить очарование момента, но понимал, что это неизбежно.

– Мне пора идти, – прошептал он.

– Знаю.

– Где ты теперь будешь жить?

Мария покачала головой:

– Пока не знаю.

– Я постараюсь найти тебя, – сказал он. – Если сможешь, оставь для меня сообщение на воротах лазарета. Мне будет проще выполнять свой долг, если я буду знать, что ты в безопасности. – Он взглянул на нее в ярком свете луны, который отразился в ее глазах. – Знай, что я буду любить тебя вечно, Мария Борг.

В глазах у нее стояли слезы.

– И я буду любить тебя всегда, Кристиан де Врис. Спасибо за эту ночь. Ступай с Богом. – Она поцеловала его в щеку.

Кристиан прижал ее к себе и поцеловал в губы. Провел пальцами по ее щеке. Он готов был многое отдать за то, чтобы сейчас остаться. Однако он встал, собрал оружие и устремился к лазарету по полным опасностей улицам.

12 августа

Гарнизоны внутри Биргу и Сенглеа знали, что с Сицилии получено сообщение. Как и всегда, все надеялись на хорошие новости, на то, что долгожданные силы подкрепления в пути. Осада длилась уже почти три месяца. Совет заседал допоздна. От людей, слышавших новости от великого магистра, прямо из первых уст, известия разлетались дальше, передавались сначала небольшим приближенным группам, а потом и широким массам.

– Мы остались одни, – объявил ла Валетт на совете. – Остается надеяться только на милость Божию. Тот, кто до сих пор благоволил нам, не оставит нас и теперь, не отдаст нас в руки врагов истинной веры. Братья мои, все мы слуги Господни, и я уверен: погибни я или кто-то другой из командиров, вы продолжите сражаться за свободу, за честь нашего ордена и за нашу Священную церковь. Мы солдаты, и наша судьба – умереть в бою. И если вдруг враг окажется сильнее, мы с честью отдадим наши жизни, как это сделали защитники форта Сант-Эльмо!

На самом деле вице-король пообещал подкрепление из четырнадцати тысяч воинов к концу августа, но для ла Валетта это обещание звучало таким же пустым, как и предыдущие. Он не хотел никого обнадеживать. Им следовало полагаться только на себя и на свою судьбу и быть готовыми умереть. На этот счет у ла Валетта были хорошие новости от папы римского. Дело в том, что Пий IV даровал полную индульгенцию всем, кто отдал свою жизнь в борьбе с исламом. Все, кто погибнет за время осады, будут считаться пострадавшими за веру, и им простятся все грехи. Эта новость значительно снизила страх смерти и укрепила боевой дух. То же обещание рая двигало мусульманами по ту сторону стен. Ставки между богами были равными.

Кристиан дослушал речь до конца и принял твердое решение. Если турки войдут в город и он все еще будет жив, то он сам лично убьет Марию, дабы она не попала в их руки.

Глава 43

ИЗ «ИСТОРИЙ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ»,

написанных Дарием по прозвищу Хранитель, придворным историком Профессора Иерусалима, султана Ахмеда

Гром пушек доносился до аристократических салонов на юге Сицилии. По воспоминаниям очевидцев, в Сиракузах народ выходил по ночам на улицу послушать пальбу, недоумевая, как может хоть кто-то выжить под таким натиском. До сих пор подобный грохот производила лишь проснувшаяся Этна.