Меч и Крест

Когда он схватил бурдюк за горлышко, ящерица, быстро и юроко отскочила в сторону.

О, чудо! Слава, Богу! Бурдюк был почти полон! Трясущимися руками, Бьёрн вытащил пробку, и жадно припал к горлышку. Тёплая, прогорклая вода, показалась ему божественным нектаром. Он пил долго, и остановился только тогда, когда заметил краем глаза, что ящерица снова уселась на шлем возле него. Может ему показалось, но он увидел, как ящерица, запрещающее покачала головой. Бьёрн, едва не поперхнувшись, оторвался от питья, и теперь, чувствуя себя на много лучше, посмотрел на ящерицу. «Что за дьявольские проделки? Нет, наверное, это всё бред. А может я уже умер, и нахожусь на дороге…». Ящерица повернула голову, и Бьёрн, помимо воли, проследил за её взглядом.

Двуногие хищники, уже прошли половину, и приближались к нему. Бьёрн скрипнул зубами от гнева и бешенства. «Ну, твари, подходите! Ближе! Я, прежде чем умру, многих из вас отправлю на тот свет! Будете, как рабы сопровождать меня! Давайте!». Снова примара, вызванная большой кровопотерей, решил Бьёрн, когда увидел, что ящерица отрицательно покачала своей маленькой головкой. «Уходи. Уходи. Уходи» – застучало у него в голове.

Не отдавая себе отчёт в своих действиях, Бьёрн, глядя прямо в глаза ящерицы, кивнул головой. Стараясь не застонать и не вскрикнуть от боли, он с трудом, но стащил с себя изрубленную кольчугу, сцепив зубы, отломал древко дротика, засевшего в ноге, и опираясь на здоровую руку, вгоняя острие кинжала в землю, пополз прочь, не забыв закинуть за спину бурдюк.

Только когда он уже несколько прополз, он вспомнил кое-что, и повернул голову, чтобы поблагодарить спасительницу, но ящерица уже исчезла.

Глава третья

На рассвете, едва дыша, теряя сознание от боли и слабости, он забился в щель между камнями, предварительно, пошарив там кинжалом, и выгнав оттуда змею.

«До источника, полдня пути верхом… За сколько же я туда доберусь?… Хватит ли сил?..».

Прогнав, слипающий веки бред и слабость, он сел, и осмотрел свои раны.

Острие дротика в ноге засело глубоко, рана по краям опухла и была сизо-багрового цвета. «Артерия не задета, иначе я давно бы уже помер» – подумал Бьёрн, глядя на сочащююся из раны кровь. С плечом было ещё хуже. Плоть была разрублена широко, и из раны выглядывала обнажённая кость. Бьёрн не чувствовал и не мог пошевелить своей левой рукой, и совсем хреново было то, что рана на плече почернела. На голове, Бьёрн ощупал рубец, шедший от затылка к щеке, и лишивший его верхней части левого уха. «Совсем без уха остался… Хвала Богу, что я надел кольчужный капюшон. Иначе, этот удар, снёс бы мне полголовы. Плохо дело. С такими ранами, не выживают». Он откинулся спиной на прохладные камни, и устало прикрыл глаза. Но тут же, горя весь от гнева и бешенства, он открыл их, и злобно сказал:

– А я, выживу!

Он не помнил, сколько времени он шёл, падал, полз, терял сознание от боли и засыпал от слабости.

Он не заметил, как ночь сменила день, а затем снова забрезжил рассвет.

Он почувствовал отчаяние, когда опустел бурдюк с водой.

Когда на него, обнюхивая воздух, вышел горный лев, Бьёрн прижался спиной к дереву, и покрепче ухватил рукоять кинжала. Но хищник, ещё пару раз втянув ноздрями запахи, что-то неодобрительно прорычал, и скрылся среди нагромождения валунов и деревьев.

Лихорадка, трясущий до зубного стука ледяной озноб, затем жар, сжигающий всё тело, туча мошкары и гнуса, мухи, которые минуя его слабое сопротивление, терзали раны. Несмотря на всё это, Бьёрн, шёл, падал, полз.

В бреду, не отдавая себе отчёт в своих действиях, он странное дело, как будто точно знал, куда ему следует брести.

Он хотел выругаться и застонать, когда увидел, что в источнике, к верху брюхом, плавает дохлый ёж, а вода, кишмя кишит пожирающими падаль червями. Сил хватило только на то, чтобы издать слабый хрип.

Он знал, что вверх по склону, всего в двухстах шагах, есть ещё один, бъющий из-под камней родник, и надеялся, что вода в нём не отравлена. Двести шагов. Всего двести шагов, по достаточно крутой, петляющей среди камней и кустов тропинке. Двести шагов. Для здорового человека, не расстояние. Но для него, умирающего, едва дышащего и еле передвигающегося, измученного и обессиленного, это было расстояние длиною в жизнь.

Только упорство и дикая жажда жизни, заставили его тело двигаться. Он оскальзывался на камнях, задыхался, терял сознание от слабости и боли, но потихоньку, цепляясь рукой за кусты, помогая себе здоровой ногой, он полз. И эти двести шагов, он всё-таки преодолел, хотя на это у него ушла большая половина дня.

Он добрался к роднику, не веря, что всё ещё жив, и что он действительно видит перед собою воду. Как не велика была жажда, мучавшая его, но Бьёрн, сперва, смахнув с источника пыльную лужу, наполнил до краёв бурдюк, а лишь затем, погрузив лицо в воду, начал пить сам.