«Сколько мне осталось?» – устало подумал Бьёрн, когда заставил себя прекратить пить, и с усилием, привалил своё тело к нагретым за день камням. «Твою мать! Уж лучше бы лев пришёл, рысь, свирепый кабан или носорог… Хочу погибнуть в бою, а не подыхать здесь, как тот ёж…». «Господи! Господь Всемогущий! К тебе взываю! Позволь мне достойно погибнуть! Яви милость свою!». «Зачем я ушёл с поля битвы и как одержимый полз сюда? Чтобы подохнуть здесь в одиночестве, никому не известный, в вечном забвении?». «Почему я не остался там, где я мог принять достойную смерть в бою?». «Господи!..».
Мысли плясали и путались, Бьёрн, то впадал в забытье, то вскидывался, якобы слыша приближающююся поступь диких зверей или крадущиеся шаги берберов. В бредовом сумбуре возникали образы то фантастических чудовищ, то полчища врагов и кровавые битвы, то появлялись, милые глазу, душе и телу, обворажительные и чарующие женщины. То вот он, совсем ещё маленький, вскачь несётся по заливному лугу у реки Риль. Вдалеке, стоит отец, улыбается, и машет рукою, зовя его. Он, тоже смеётся в ответ, и мчится к отцу, но не ожиданно, соскальзывает с седла, и падает, летя в чёрную и зловещую пустоту, страшную своей неизвестностью.
– Бьёрн! Бьёрн! Бьёрн! – издалека долетает до него голос отца.
Собрав все свои силы и волю в кулак, Бьёрн вырвался из горяченного бреда, и едва слышно прохрипел из накрывающей его темноты:
– Отец!
Глава четвёртая
Аззиг, неожиданно проснулся и вскочил со своей циновки. Он слышал зов. Кто- то, не далеко отсюда, нуждался в помощи.
При свете масляной плошки, Аззиг быстро, в две сумки, собрал всё необходимое, и вышел из хижины, поёжившись от предрассветной прохлады. Он слышал зов, но абсолютно не знал, откуда он доносился и куда следует идти. Задумчиво выбирая направление, он вывел из загона ослика, и погрузив на него сумки, остановился, ожидая нового знака свыше.
Ослик неожиданно отпрянул в сторону, беспокойно заперебирав копытами, и Аззиг опустил голову, высматривая, что напугало животину. Возле его ног, на небольшом камне, сидела маленькая ящерица, и смотрела прямо на него. Вот она юркнула в траву, немного отбежала, и обернулась, снова посмотрев на него.
Аззиг понял, что это знак, и пошёл за ящерицей, по направлению к проступающим в утренней дымке горам.
Он нашёл его, когда солнце уже стояло в зените, и поначалу подумал, что опоздал. На этом грязном, окровавленном теле, лежавшем неподвижно, сновали толпы муравьёв, мошек и мух. Муравьи съели часть потрескавшихся и окровавленных губ, а большие зелёные мухи, радуясь, довольно жужжали и откладывали личинки в открытых ранах. Со всей округи слетались птицы, чтобы полакомиться свежей плотью. Недалеко, предвкушая поживу, бродил и завывал шакал.
Но тут Аззиг разглядел слабую, едва мерцающую печать Света на челе его, и мощную, защитную ауру.
– Кто-то, может молитвами, может любовью, оберегает тебя, – пробормотал он.
Аззиг рванулся к источнику, и смоченной в воде тряпкой, сев на колени, начал обтирать лицо раненого, по путно отгоняя мух, комаров и мошкару. Он смочил ему губы водой, и увидел, как по губам, слизивая живительную влагу, прошёлся распухший язык.
Но дела раненого были плохи. Аззиг чувствовал, как замедляется его сердцебиение, и искра жизни, с каждым мгновением, гаснет в его теле.
– Ты должен жить! Раз ты не пока ещё не умер, то ты должен жить! Ты должен выжить! Слышишь меня!
К Бьёрну, словно издалека, доносились слова склонившегося над ним отца, но странное дело, отец говорил с ним не на родном языке, а на неизвестном ему наречии.
Аззиг попытался разжать руку раненого и извлечь зажатый в кулаке кинжал, но пальцы были сведены жёстко, и ему не удалось этого сделать. Тогда он, извлёк из-за пояса небольшой нож, и с его помощью, расцепил крепко сжатые зубы раненого. Порывшись в сумке, он достал небольшой флакон, и вытащив зубами пробку, влил всё его содержимое в умирающего.
– Ты должен жить! Эта лечебная микстура, поможет тебе. Поддержит жизнь и придаст немного сил. Ты должен выжить!
Спустя немного времени, дыхание раненого нормализовалось, а сердце начало биться сильно и ровно.
– Вот так-то лучше! Теперь ты выдержишь дорогу.
Глава пятая
Две недели, Аззиг, поддерживая себя взбадривающими травяными настойками, не отходил от постели раненого, возвращая его к жизни.
Шепча заговоры останавливающие кровь и общеукрепляющие тело, он, первым делом, приложил к почерневшим, гноящимся и воняющим ранам, окровавленную баранью печень. А когда под ней появлялись небольшие нарывчики, прокалывал их иглой. Затем снова прикладывал свежий кусок окровавленной печени, и так раз за разом, пока раны не перестали гноиться.
Микстуры из белены и тополиной коры, знаменитое, описанное ещё древнеримским учёным Галеном алоэ, и многое, многое другое, из известных ему противовоспалительных средств, применял в эти дни Аззиг.
Он вскрыл и удалил застрявшее в ноге острие дротика, почистил рану, и умело вскрыл гнойный нарыв, образовавшийся на кости.