Меч в ножнах из дикой сливы

Ючжэнь не удержался, выпал бы из медитации, не уйди в нее по-настоящему глубоко. Он смотрел сейчас не земным своим зрением – духовным, но все равно различал говорившего лишь на самой границе, когда смотришь не прямо, а в сторону, но продолжаешь замечать сбоку смутные тени. Эта тень не была ни смутной, ни тенью в полном смысле этого слова: монах различал колоссальный, заполнивший всю пещеру силуэт – свитый кольцами, сине-зеленый, – его гордую голову, увенчанную оленьими рогами, огромные светлые глаза, смотрящие прямо на него, сквозь него, в самую его суть, наполненные всеми оттенками неба.

– Великий Шуйлун, – ему пришлось собрать всю свою волю и решимость просто для того, чтобы выдавить из себя первый звук, – этого скромного даоса зовут Си Ючжэнь, и он просит простить ему эту дерзость…

– Я знаю тебя. – Водный дракон качнул рогатой головой, его исполинская тень пошла волнами. – Это ты тот монах, что поет, когда молится. Мне нравится твое пение. Твоя душа вспыхивает ярче в десятки раз, когда ты заводишь первую ноту.

Ючжэнь покраснел бы, если бы мог. Так, значит, те его слова: «Молитвы петь необязательно, но мне всегда нравилось; мне кажется, так богам приятнее слушать» – оказались правдивы?.. Волна восторга вновь захлестнула его, но он сумел взять себя в руки и на этот раз.

– Этот скромный даос недостоин…

– Оставь церемонии, маленький монах. Говори со мной прямо, – прервал его Дракон. В его голосе не было недовольства, как и любых других эмоций, но он не оставлял для ослушания и шанса.

– Повинуюсь. Великий Шуйлун… я пришел просить тебя и твоих детей вернуть свою благосклонность кланам совершенствующихся. Я знаю о том, что случилось много лет назад; знаю, какое оскорбление было нанесено твоему сыну, как безрассудно вели себя заклинатели, не желая окончить войну… но прошу о милости. Во имя всех тех, кто живет сейчас под небом Жэньго, владыка. Те, кто был истинными виновниками, наказаны; сменилось не одно поколение, непричастное к старой войне, и все кланы страдают без своих покровителей, не понимая, чем могут загладить свою вину. Что заклинателям нужно сделать, чтобы боги вернулись к ним?

– Почему ты просишь об этом именно теперь, не раньше и не позже? Вряд ли ты единственный, кого заботит благополучие сяней. Почему не просят сами сянь? Почему ко мне пришел ты, простой монах?

– Потому что именно теперь кланы столкнулись с ужасной бедой. Из-под земли вырвалось чудовище, и в битве с ним погибли и пострадали слишком многие. И именно теперь вскрылась вся правда о прошлом, теперь кланы готовы объединиться и идти вместе дальше. Я пришел просить за них, потому что в горе своем они почти утратили веру. Я пришел просить за них, поскольку никто из нас не был уверен, что ты послушаешь их.

Силуэт Дракона замерцал, кольца плавно задвигались, сменяя друг друга, перетекая и переливаясь то темно-синим, то нежно-голубым. Шуйлун молчал какое-то время, потом проронил:

– Боги с охотой вернулись бы сами, маленький монах. Когда никто не верит в нас и не поклоняется нам, мы теряем свои силы. Однако есть то, о чем ты не знаешь: мы не покидали вас. Никогда. Ни простых смертных, ни избранных сяней. Мы редко спускаемся в ваш мир и облекаем себя в плоть и кровь, ведь каждое наше появление оставляет след. Небесные сады – для богов, земля же – для людей. Мой сын пробыл с вами слишком долго и слишком долго ярился и гневался – этот гнев вы испытали на себе сами; гнев, направленный на предыдущее поколение, приняло на себя поколение нынешнее. Так всегда и бывает. Единственное, на что хватало нашей мощи все это время, – отсрочить гнев, дать вам больше времени и больше возможностей пережить его. Я сожалею о погибших; многие из них заполнили мои сады. Я сожалею, но их смерти стали неизбежны в тот миг, когда моего сына пленили.

Он замолчал. Молчал и Ючжэнь, ошеломленный, раздавленный… Он не мог не представить, что было бы, обрушься божественный гнев на Жэньго семьюдесятью годами ранее. Кланы вряд ли оправились бы – заклинатели оказались бы стерты с лица земли, города лежали б в руинах и некому было бы их восстановить. Всюду воцарился бы хаос.

Но что-то упрямое, острое внутри все же заставило Ючжэня спросить:

– Великий Дракон. Разве не было бы справедливо, если бы этот гнев испытали на себе предыдущие поколения? Те, что и совершили непростительное. Разве есть справедливость в том, что пострадали мы?

– Ты прав, – Шуйлун вздохнул, и вздох этот пронесся по пещере легким порывом ветра, – но ты сам сказал: непростительное. Мы не могли взять и вернуться к вам такими же, как раньше, когда вы оскорбили нас столь сильно. Вы были и остаетесь нашими детьми, но даже праведнейшими из родителей порой овладевает ярость; невозможно было вернуться тогда. Не могли мы и лишить вас помощи в борьбе с божественным гневом, однако иссякают и божественные силы: сначала чудовище сдерживали мои сыновья, потом им на смену пришли я, моя супруга и наша дочь. Однако отступили и мы. Даже сила богов небезгранична, если некому в них верить.