От ее слов, от ее рук боль, вцепившаяся в сердце, ослабила напор, тихо растворяясь. Сяомин читала в его душе так легко, что порой становилось страшно; но этот страх больше не был страхом человека, боящегося одиночества. Возможно – только возможно, – однажды он сможет принять его; сможет понять, как можно быть в одиночестве, но не одному.
Любовь к братьям навсегда останется вместе с ним, в его плоти и крови; он никогда не перестанет думать о них и беспокоиться. Но чуть разжать пальцы, ослабить контроль, дать воздух и им, и себе он может. Может сейчас. Он не должен жить их жизнями. Он должен верить, что они могут справиться и без него.
Никто не запретит ему смотреть, как они шагают по своим дорогам, но лишь он один может идти по своей.
– Я постараюсь, циньайдэ, – выдохнул он, обнимая Сяомин в ответ. – Спасибо Небу, что ты со мной.
– Роль Неба, безусловно, важна, – ее теплый смешок прошелся дуновением по шее, – но главные шаги сделали друг к другу мы сами. И впереди еще долгий прекрасный путь.
«Выходишь из ворот – смотри на небо, входишь в ворота – смотри на лицо хозяина», – говорили древние.
С того дня, как Иши покинул родной дом, оставив брата с женой наслаждаться обществом друг друга, небо перед его глазами уже неоднократно меняло цвет, и на дальней кромке, у самого горизонта, все росла и ширилась цепь гор. Их зазубренные очертания Иши видел и в туманной дымке утра, размывающей их, как вода размывает рисунок тушью; и в тревожном закатном огне; и в слепящем полудне. Месяц росы[447]
был в самом разгаре, холодные светлые дни сменялись стылыми темными ночами; Сяньцзань долго отговаривал брата от поездки, предлагал провести зиму в тепле, с ними, а в путь отправляться уже весной… но Иши отказался.Отдавший лучшие годы жизни воспитанию двух малолетних братьев, эргэ заслуживал покоя и счастья как никто – как и возможности подумать о себе, пожить так, как нравится ему, найти то, к чему лежит не только разум, но и сердце. Иши ни в коей мере не собирался лишать его этой возможности: довольно с них всех.
К тому же впереди его ждали новое место, новые обязанности и А-Фань, которого он отослал с адептами Цинь Сяньян еще до того, как приехал к брату. И без того благодарный Сяньцзаню, Иши напоследок сделал для него то единственное, чего никто бы больше не смог: попросил Его Величество, чтобы советник Лан оставил в покое семью Си и свою родственницу, вполне счастливую в браке. Его Величество не отказал, более того, вызвал советника Лана прямо к себе и отдал ему приказ, не дожидаясь, пока Иши покинет комнату. Возражений не последовало, и молодой чиновник облегченно выдохнул.
Эргэ, конечно, что-то такое подозревал, но с присущей ему деликатностью не задавал вопросов. И прекрасно: Иши не находил в себе сил ни подтвердить свое вмешательство, ни опровергнуть. Достаточно было того, что тайна смерти дагэ навсегда останется между ним и Его Величеством; чиновник не стал ничего говорить даже Цинь Мисюин, пусть и был уверен в ее спокойствии и рассудительности больше, чем в братской.
Ни к чему всем им знать, что виновный в смерти Шоуцзю жив и вполне благоденствует. Это не даст им покоя – лишь отнимет его. Его и безопасность.
Знакомство с Цинь Мисюин, к слову сказать, состоялось вполне примечательно: она сама нашла Иши незадолго до церемонии восшествия на престол нового императора. Пришла и сказала просто: «Я рада познакомиться с младшим братом моего возлюбленного». Она же после всех торжеств настояла на том, чтобы сопроводить тело Шоуцзю на родину, и Иши был ей благодарен: в одиночку встретиться с Сяньцзанем по такому поводу у него, пожалуй, недостало бы мужества.
Она же помогла определиться с дальнейшими планами. Сяньцзаню Иши бы не смог, а ей прямо сказал, что не хочет более служить во дворце и ищет новое место. Работа в ведомстве по надзору за заклинателями в ту пору казалась ему бессмысленной, а существование самого ведомства – унизительным и для самих служащих, и для заклинателей. Для всех здравомыслящих людей. После похорон Шоуцзю Цинь Мисюин обещала помочь, и Иши вполне уверенно подал прошение императору о прекращении службы в ведомстве.