Меч в ножнах из дикой сливы

С каждым днем горы становились все ближе, а в душе его рос странный незнакомый покой, будто по мере удаления от столицы и привычного с детства Хофэя засыпали и совесть, что грызла Иши не переставая с того момента, когда он решил скрыть от близких судьбу убийцы, и тоска, и чувство неприкаянности, не покидавшее его после переворота. В Сяньяне его ждал А-Фань, по которому Иши неожиданно для себя успел соскучиться («пошел по стопам Сяньцзаня: призираю обиженных жизнью мальчишек»), новые обязанности и непривычный для столичного чиновника аскетизм. Но… так даже лучше. В повседневных заботах душевные раны не будут так сильно болеть.

Свой любимый письменный прибор, подарок Сяньцзаня, Иши забрал с собой: традицию писать брату письма на дорогой бумаге стоило продолжить, – а по пути купил еще один и бумаги побольше – для заметок на новой должности и для А-Фаня. Надо было обучить ребенка грамоте: может, удастся вырастить из него настоящего помощника, что не только убирать-готовить умеет, но и в документах разбирается. Подвеска из лазурита, поначалу казавшаяся тяжелее могильного камня, будто становилась легче с каждым оставленным за спиной ли. Резкое повышение в ранге и подотчетность самому императору давали ту свободу, которой Иши, пожалуй, так не хватало сейчас.

Возможно, общение с Цинь Мисюин и другими заклинателями поможет ему лучше понять и их самих, и себя, и жизнь дагэ, и то, как дальше жить в этом новом мире с таким грузом из прошлого и настоящего. Хань Шэнли обещал навестить его к Празднику весны, посмотреть, как друг устроился на новом месте. «Дворец Дракона почти рядом, соседями будем. И высоким горам не задержать облаков», – улыбнулся он на прощание, хлопая его по плечу.

«Что ж, главное – приносить пользу людям, а где – не столь уж и важно», – сказал себе Иши. Вспомнилась цитата из одного трактата, что он заучивал в свое время, готовясь к экзаменам: «Нельзя не искать правду, но нельзя действовать именем правды. Нельзя жить законами этого мира, но нельзя отворачиваться от жизни в этом мире»[450]. Кажется, только теперь он понял ее истинный смысл.

– Давай, Си Иши, чиновник четвертого ранга, полномочный представитель императора в клане Цинь Сяньян, – пробормотал Иши вслух, – докажи, что, какие бы дела ни замышлялись Небом, успех их зависит только от людей.

И подхлестнул коня: повозка уж очень замедлилась, пока возница предавался раздумьям.

* * *

Каждый день Его Величества императора Чэнь Шэньсиня начинался теперь с завтрака, за которым ему подавали на рассмотрение отчеты из министерств и ведомств, а также список чиновников, просящих об аудиенции. Сама аудиенция проводилась после завтрака в зале Мин тан: использовать для этих целей какую-либо из приемных Его Величество отказался наотрез, объясняя свое решение необходимостью постоянно напоминать чиновникам о силе императорской власти. Зал с троном Дракона подходил для этого как нельзя лучше. Раз в месяц в нем проводились Большой совет и Совет по внутренним делам, причем во время последнего, как шептались в городе, Его Величество сходил с трона и сидел с главами кланов и своими помощниками наравне, как простой служащий. После приема Его Величество удалялся в свои покои для работы с документами и тайных аудиенций.

Тогда наступало время Лю Вэньмина.

С некоторых пор он вполне успешно совмещал обязанности цзайсяна[451] и сань ши[452] – но лишь для непосвященных. На деле он давно и успешно руководил тайной службой: при прежнем императоре действительно тайно, ведь людей себе он набирал без ведома и согласия правителя, теперь же – вполне открыто. Ему нравилось ощущать себя обладателем «божественной власти над всеми нитями», используя разведчиков и шпионов, – знания о расположении противника можно получить только от других людей[453], и с этой мудростью он был вполне согласен. Да, войны страна не вела, но и для подготовки переворота потребовались многие военные приемы, а уж если говорить об удержании власти, то нельзя было обойтись без шпионов и сейчас. Каждый день к концу ши Овцы Лю Вэньмин приходил в покои императора для доклада. Здесь он мог спокойно говорить то, чему не находилось места на Большом совете, куда входили остальные цзайсяны.

Надо заметить, что после коронации Его Величество остался в своих прежних покоях, где с его приходом к власти прибавилось лишь золотых тканей, церемониальных одеяний и стеллажей с книгами и свитками. Занимать комнаты своего отца император отказался так же резко, как и устраивать аудиенции в приемных, и его воле подчинились – быть может, менее охотно, чем в бытность его принцем, но не менее единодушно. Тогда он, скорее, просил, теперь научился приказывать.