— Поручусь, но не скажу, что надолго, — мрачно прохрипел полукровка и выдернул свой оленебой из пальцев ротмистра. — Я знаю твои мысли, команданте…
— Ты знаешь их, покуда пьешь мое вино. Лучше поделись своим.
— Ну, положим, я соглашусь, что есть пятна и на моей шкуре… Ну и? — выпуклая, рельефная грудь проводника напряглась. Лицо превратилось в гранит.
— Слушай, имей совесть… — желваки заходили на лице Бернардино.
— Совесть? Да кому она нужна в этих краях? Вернее, что это такое? Ты лучше послушай мою правду, амиго.
— Тебя послушаешь, так сядешь в тюрьму или сдохнешь на рудниках…
— И такое может быть, — Рамон не спеша облизал растресканные губы, глаза его хитро блеснули. — А бумага, которую ты везешь, команданте, наверное, дорого стоит? В Монтерее за нее отсыпали бы немало…
Слова полукровки поразили Симона, точно клинок. Глаза потемнели от тревоги.
— Откуда ты про нее знаешь?
— У меня есть чутье и уши, — дель Оро взвел курок.
Симон почувствовал, как кожа на его спине стянулась от холода. Так они долго сидели, глядя друг другу в глаза, слушая, как, шелестя опаленными крыльями, гибла в огне ночная мошкара. Все это время Симон Бернардино чувствовал себя точно солдат, ожидающий сигнала к атаке, когда надежда на победу сменяется в душе страхом перед поражением.
— Что же ты не пристрелил меня в спину раньше? У тебя была куча возможностей, — сипло выдавил наконец он. — И какого черта не стреляешь сейчас? Неужели трусишь?
— Не думаю, амиго. Ты меня знаешь, хотя… есть немного. Но ведь и ты тоже… не на небе от счастья.
— Почему не стреляешь? — зло повторил ротмистр.
— А почему ты решил, что я хочу тебя убить?
— Но ведь ты…
— Я только хотел узнать, зачем мы стираем подковы в Монтерей, и выгодное ли это дельце.
— Не очень складно врешь, Сыч.
— Может быть, амиго, может быть… Но сейчас лучше стисни зубы, когда услышишь мое предложение, — ствол ружья уперся в грудь драгуна.
— Допустим, — прохрипел Бернардино, чувствуя, что рубаха его вся стала мокрой.
— Но я не сделаю этого, если ты согласишься на мои условия. Но для начала брось мне свои игрушки.
Ротмистр после минутного колебания кинул оба пистолета и штуцер к ногам жагунсо127.
— Вот так-то лучше, команданте, и саблю тоже.
Симон отстегнул с портупеи клинок. Металлические ножны брякнули о камень рядом с дель Оро. Метис сгреб все оружие и только тогда отвел ствол ружья.
— А теперь слушай. И не вздумай сказать «нет»! У тебя без того вид, будто ты прошел по месту своей будущей могилы. Ты продашь эту бумагу губернатору… А если захочешь играть со мной, то знай — я буду рядом и ускорю твою встречу с Богом. Мне терять нечего.
— Знаешь, в чем твоя беда, дерьмо? — ротмистр постарался взять себя в руки.
Полукровка насторожился. Взгляд прикипел к лицу драгуна.
— Ты не ведаешь, Сыч, когда кончится твоя удача и тебя вздернут на суку. Я прав?
— Заткнись, или я… — метис вскинул ружье.
— Брось пугать, Рамон! От мертвого какая польза? А лично тебя с этим пакетом, — Симон похлопал себя по груди, — в Монтерее ждет виселица. Это я тебе обещаю.
— Так ты со мной?! — дель Оро мстительно сузил глаза. — Отвечай! Ты сам говорил — у меня не хватает терпения. Сосчитаю до двух, может, до трех и, клянусь Ошалой128, пристрелю.
Ротмистр сглотнул ком. Он знал: полукровка так и сделает.
— Что же, согласен. У меня нет другого выхода.
Глава 13
На рассвете, когда прозрачный воздух ожил птичьими голосами, Луиса потревожил еще один визитер. Едва задремавший капитан был вынужден вновь разлепить глаза. Кто-то тихо скрипел ступенями за дверью. «Проклятье!» — он резко поднялся и с пистолетом в руке распахнул дверь.
— Сержант Винсенте? Какого черта тебе нужно здесь в этот час?
— Я, я… Мои поздравления, команданте!
— Не мычи! Что ты тут делаешь со свечой, будто собрался на гафиэйру?129
— Ничего, ваша светлость! — коррехидор пожал плечами, суетно отдавая честь.
— Как ничего? Врешь!
— Никак нет, сеньор. Клопа жгу…
— Клопа?
— Ну да… по стене полз… из постели видно.
— Да ты издеваться надо мной вздумал? Здесь нет никаких клопов!
Голос Винсенте Аракаи внезапно осип. Ему недоставало решительности, и в этой дурацкой ситуации он не знал: то ли ему идти вперед в разговоре, то ли повернуть назад.
— Команданте, — слова вязли на зубах, как плохо пропеченное тесто. — Я, собственно, по личному вопросу…
— Я тебе слова не давал, а ты его у меня не просил! —теряя остатки терпения, рявкнул Луис. — Пшел вон! Я хочу спать!
— Сеньор де Аргуэлло! — Винсенте вдруг прорвало, и отчаянье сделало его речь крепкой. — Голос у вас, конечно, серебряный. Но сколько вы ни орите, я не оглохну — у меня тоже… уши из меди.