Меч вакеро

Бросив на траву лоскут ровендука — толстой парусины, — Иван Александрович расположился почти у самого берега, так, чтобы ухо ласкал неспешливый шум волны, а лицо обдавал влажный ветер. Мысль, что ему в скором времени, возможно, придется использовать пушки, всплыла в сознании Кускова, точно гадкая скользкая жаба на глади тенистого пруда. По коже на затылке и шее пробежали мурашки. «Неужели столь неотвратима судьба?» Он смотрел на темно-зеленые волны, ёжась душой всякий раз, когда сквозь шум прибоя ему слышался стон — отголосок грядущей бойни.

—  «Святый крепкий!» — Иван Александрович обхватил руками седеющую на висках голову. Возможная война превращала в сознании все его труды и надежды всех дорогих людей в призрачные тени, которые будут бродить за ним бесшумным пугливым табуном, требуя выручки, делая картонными стены его цитадели и нелепыми все начинания.

Опершись локтями на горячий песок, он со смутным ощущением близкого краха вдруг начал понимать, что он не есть командир форта, не господин доверившихся ему судеб, а их слуга и вечный раб. Он не хотел человеческих слез и горя, но они вот-вот уже грозились неудержимо пролиться, вне всякой его воли и желания.

Ветер с берега принес густой запах персикового цвета, — лицо Кускова сморщилось, став кислым, что уксус. «Какие сады развели — и персиков, и винограда, и яблок! Капитан Бенземан151 специально по моей просьбе доставлял сие добро из Фриско… Четыреста фруктовых деревьев и не менее семисот виноградных лоз… А какие огороды справили для овощей… а хлебные поля, засеянные пшеницей и рожью!»

И так горько и обидно стало на душе, что он раз-другой хватил кулаком о песок и крепко выругался. Ведь они только и жили надеждой на скорое лучшее будущее. «Вот помыкаемся еще, устроим жизнь, и тогда!» На жизнь настоящую плевались и матькались, но умирать никто не хотел. Все ждали чего-то, напряженно и страстно, и не было порога ожиданию, и казалось, что тянется оно от самого камергера Резанова, коему первому запала в душу идея занять эти цветущие земли. И прошла эта надежда через умы и сердца уже почивших и еще живых, и от того стало это чувство таким повелительным и всесильным.

Но нынче горьким стало оно, как одинокий крик ворона на погосте, ибо впитало в себя всю печаль рушившихся надежд, всю горечь обманутой веры.

* * *

—  Господин Кусков! Господин Кусков!

Иван Александрович поднялся с парусины, беспокойно посмотрел в сторону верфи, откуда доносился крик. Заприметив командира, Колотыгин издалека замахал размашисто шляпой и быстро пошел навстречу, утопая по щиколотку в песке.

—  Что случилось? — Кусков хмуро смахнул песок с пышных рукавов белой рубахи и посмотрел на Федора, растерянно улыбавшегося ему тонкими ломкими губами.

Доктор поведал историю в лазарете и для пущей солидности добавил:

—  Я ему так и сказал, ваше превосходительство: «Ты меня, Михаил, не бери на страх!», а он в ответ: «А ты меня на характер!» И уж больно требовал вас звать, Иван Александрович.

Глава 9

Когда комендант Монтерея Ксавье де Хурадо наконец-то добрался до подножия каменистого холма, где он должен был встретиться со своими спутниками, сердце его сжалось. Ни падре Ромеро, ни Торреса, ни Эрнана, двух драгун, данных ему в сопровождение, там не оказалось.

Это, правда, не очень расстроило опытного коменданта: по всему, святому отцу и драгунам пришлось сделать добрый крюк, чтобы скрыться от преследователей.

«Дьявол! И откуда взялись на наши головы эти бестии-инсургенты?» Ведь он доподлинно знал, что главные силы повстанцев были опрокинуты и разбиты королевскими войсками при Рио-Браво-дель-Норте152. «Видимо, это остатки бывшего мятежного воинства, которые мелкими бандами рассеялись по всей Новой Испании», — заключил Ксавье и зло усмехнулся. Яркие пятна гневного румянца вспыхнули на выбритых щеках: «Ну что ж, единственной любезностью по отношению к этим псам будет веревка палача».

Еще раз оглядевшись, он спустился с коня и поморщился от боли. Повязка на руке основательно набухла кровью и сползла на локоть. Солнце меж тем надкусили зубастые горы. Время текло вместе с водами прозрачного ручья, у которого остановился измученный беглец, и пробил час, когда на небосклоне проступил перламутровый лик луны. Медленно, будто присматриваясь к земле, ночное светило всё выше поднималось по небесной тропе.

Положив перед собой пистолеты, Ксавье приложился к фляжке. В груди было тесно от радости и сознания, что он остался жив.

Цель их поездки заключалась в ежегодном нудном сборе прошений и решении накопившихся вопросов в близлежащих от Монтерея миссиях. Они подъезжали к последней из них — Сан-Луис-Обиспо, как вдруг попали под обстрел неприятеля… Ксавье сплюнул с досады, перевязывая рану: «Святая Дева! Когда всему этому аду придет конец?» Он вытряхнул песок из сапог, омыл распаренное лицо.