Меч вакеро

Минул второй час, как Гришенька уверенным аллюром развлекал встревоженных дам анекдотами и забавными случаями, происшедшими с известными ему особами. На просьбы отвечал решительно одним: «Натурально, обещаю. Разве возможно-с отказать вам». Словом, четко исполнял возложенную на него миссию: не давать скучать дамам и при сем ни слова, ни полслова о разбойничьем корабле и возможных последствиях. Беседу он вел с робкой галантностью, однако не стеснялся в силу молодости приправлять ее вольным юмором, весьма пикантными остротами, похоже, не отдавая себе отчета, считается он с чувствами присутствующих или нет.

Это обстоятельство заставило мисс Стоун быть с мичманом не то чтобы настороже, но, во всяком случае, принимать его с вежливой снисходительностью.

Впрочем, это мало занимало Мостового, он всё больше упивался своим монологом, немилосердно бряцал по полу длинной шпагой в посеребренных ножнах, сыпал восторгами и смеялся всякий раз до слез, после чего уголком свернутого платка утирал их, будто вытаскивая из глаз.

На втором часу Линда откровенно зевала, плохо понимая французскую речь, и всё больше налегала на красное вино.

Госпожа тоже скучала, но крепче делала вид, что слушает; мичман же теребил ее, не давая покоя.

—  А какие морские мундиры, мисс, вам боле по сердцу: русские, английские, французские? Что? Много серебра и синего? Чересчур легкомысленный плюмаж? Боже, неужели… вам в самом деле это никак?

Аманда успокаивала Гришеньку:

—  Пожалуй, русский, mon cher, много сдержанности и вкуса, а главное — на ком надет сей мундир…

—  Браво! В яблочко! Лучше, чем на русских, и не бывает. Хотите вина?

—  Мерси, но я ничего не хочу, — откидываясь на атласные подушки, усталым голосом протянула англичанка. — Хотя… пожалуй, выпила бы стакан теплого кипяченого молока… это благоприятно для горла… смягчает…

—  Увы… — мичман с трогательной расстроенностью развел руками. — Ей-Богу… до берега никак невозможно.

Лицо Аманды растянулось в улыбку и, развеселившаяся наивной искренностью мичмана, она вдруг не без кокетства провела язычком по губам, искусно тронутым ароматным кармином. Сверкнули белые влажные зубы.

—  Мой друг, — игриво, но прохладно начала она. — Вам самому-то не надоело разыгрывать этакого милого, присыпанного пудрой буффона? Мы с вами не на Капри при свете луны и факелов… Вы не сатир, а я не вакханка с венком на голове… И, право, не застенчивая мимоза.

Она резко оторвалась от подушек и пристально посмотрела в юное лицо Мостового. В глазах что-то вспыхнуло и погасло:

—  Нас ожидает бой?

—  Как?.. Позвольте… да… да… серьезная неприятность, мисс, — не сразу ответил вспугнутый поразительной переменой Гришенька. Шпага его виновато брякнула о ножку кровати, он быстро поднялся, одергивая мундир, нежные шелковистые усики дрогнули: — Но вас данное обстоятельство, мисс…

Джессика строго посмотрела на констапеля, и тот невольно осекся и съёжился под сим властным и приказывающим взглядом.

—  Не будьте живым воплощением легкомыслия, мой друг. Это даже не смешно. Вы прожужжали мне все уши, а о важном забыли… — ее холеный пальчик погрозил моряку.

—  Каюсь, мадемуазель. Был увлечен делами романтического свойства…

—  Так вы откроетесь?

—  У вас нет чувства меры, мисс. Во-первых, мне было не велено, а во-вторых…

—  Я не желаю знать никаких ваших «во-вторых»! — она топнула ножкой так звонко, что ничего не понимающая служанка с испугу захлопала глазами.

—  Простите, я думаю, мисс…

—  Не думайте! Эту роскошь, как я уже поняла, вы одолжили своему капитану. Ваше дело — повиноваться. Ну что ж, тогда и я вам дам поручение. Оставьте нас одних, так будет честнее.

Она столь резко повернулась к нему спиной, что юбка закрутилась шатром.

Дверь захлопнулась за поспешившим ретироваться мичманом, а Джессика, не обращая внимания на склонившуюся над нею служанку, взорвалась:

—  Какого черта меня всякий раз запирают в чулан, как какую-то куклу! То приставят сумасбродного старика, то зеленого юнца! Боже, почему во мне не видят человека, женщину!..

Она упала в объятия медноволосой Линды, чувствуя, как остатки сил покидают ее тело.

Глава 5

Прошло более часа, прежде чем Данька осмелился подойти к двери каюты пассажирок. Юнгу крепко смутило то обстоятельство, что бравый мичман, спешно покинувший американку, был настолько взволнован, что даже не заметил его, спускающегося по трапу.

Перекрестившись для верности еще раз, мальчишка наконец поскребся в дверь. Никто не ответил. Данька опустил принесенный с собой небольшой сверток и стоял не шевелясь, заметно оробевший, глядя, как зачарованный, на молчаливую дверь.

Внезапно она открылась. На пороге со свечой в руке стояла хорошо знакомая ему рыжая служанка госпожи, а чуть поодаль и она сама. Обе они были какие-то напряженные, встревоженные, что еще больше смутило раскрасневшегося посланца.