Мечтатель Стрэндж

– Я не думал о… призраках, – ответил он, запнувшись на этом слове. – Я имел в виду людей. – Богоубийца едва не прятал лицо в руки, и Лазло понял, что ему раскрыли еще не все секреты.

– Но девушка, – осторожно продолжил он. – Она не относится ни к тем ни к другим.

Эрил-Фейн отвел руки от лица.

– Нет, – с тоской и ярким мерцанием… чего-то – искупления? – он прошептал: – Она жива.

Часть IV

Сатаз (сущ.)

Желание обладать тем, что никогда не будет твоим.

Архаичное; происходит от «Повести о Сатазе», влюбившемся в луну.

40. Милосердие

Что Сарай наделала!

После того как все закончилось и их пятерка, выглядывая за край террасы, наблюдала за приземлением шелковых саней на далекий зеленый луг, Минья молча – не в состоянии говорить – повернулась к ней, и ее молчание было хуже, чем любые крики. Девочку трясло от едва сдерживаемой ярости, и когда тишина затянулась, Сарай заставила себя посмотреть на Минью. То, что она увидела, было не просто яростью. Это было свирепым недоверием и обвинением в предательстве.

– Этот мужчина убил нас, Сарай, – прошипела она, вновь обретя дар речи. – Ты, может, и забыла, но я – никогда.

– Мы не погибли. – В ту секунду Сарай не была уверена, что Минья это понимала. Возможно, все, что она видела, – это призраков, и уже не могла отличить их от живых. – Минья, – воскликнула девушка с мольбой в голосе, – мы до сих пор живы!

– Потому что я спасла нас от него! – пронзительно завопила та. Ее грудь учащенно поднималась и опускалась. Девочка казалась такой хрупкой в своей потрепанной одежке. – Чтобы ты могла спасти его от меня?! Так ты меня благодаришь?!

– Нет! – вспыхнула Сарай. – Я благодарила тебя, делая все, что ты требовала! Я благодарила, олицетворяя твой гнев каждую ночь, на протяжении многих лет, независимо от того, как это влияло на меня. Но этого всегда было недостаточно. Этого никогда не будет достаточно!

Казалось, Минья не верила собственным ушам:

– Ты злишься, что пришлось оберегать нас?! Мне жаль, если для тебя это было непосильной задачей. Наверное, нам стоило прислуживать тебе и никогда не заставлять использовать свой гадкий дар.

– Я не это хотела сказать. Ты все переворачиваешь с ног на голову, – Сарай затрясло. – Мы могли бы придумать другой способ. Ты приняла решение за нас. Ты выбрала кошмары! Я была слишком маленькой, чтобы самой все решать. Ты использовала меня как одного из своих призраков. – Она давилась собственными словами, поражаясь, что наконец смогла их произнести. Сарай заметила, что Ферал стоит с отпавшей челюстью, пораженный до глубины души.

– И в отместку ты меня предала. Предала нас всех! Может, однажды я и приняла за тебя решение, Сарай, но сегодня выбор был за тобой. – Плечи девочки сотрясались от звериного дыхания и казались маленькими, как кости птички. – И ты. Выбрала. Их! – взвизгнула она. Лицо ее покраснело. Из глаз брызнули слезы. Сарай никогда не видела, чтобы Минья плакала. Ни разу. Даже ее слезы казались свирепыми и злыми. Не нежными трагическими ручейками, как те, что избороздили щеки Руби и Спэрроу. Нет, слезы Миньи бушевали, практически выпрыгивали из ее глаз полными жирными каплями, как дождь.

Все окаменели – Спэрроу, Руби, Ферал. Они были потрясены. Ребята переводили взгляд с Сарай на Минью, с Миньи на Сарай, и у них будто перехватило дыхание. И когда Минья резко повернулась к ним и, указывая на дверь, приказала: «Вы, трое. Убирайтесь!», они замешкали, разрываясь между девочками, но ненадолго. Минью они боялись – ее ледяных вспышек гнева, ошпаривающего разочарования – и привыкли ей подчиняться. Если бы Сарай сейчас предложила им выбор, если бы стояла гордо и защищала свои действия, то могла бы переманить их на свою сторону. Но она этого не сделала. Ее неуверенность читалась во всем: в слишком круглых глазах, подрагивающих губах и в том, как ее окровавленная рука вяло прижималась к животу.

Руби вцепилась в Ферала и вышла вместе с ним. Спэрроу ушла последней. Она испуганно оглянулась в дверном проеме и произнесла одними губами: «Прости». Сарай наблюдала за ее уходом. Минья постояла еще с минуту, глядя на Сарай как на незнакомку. Когда девочка вновь заговорила, ее голос утратил визгливость и ярость – он был сухим и дряблым:

– Что бы дальше ни случилось, Сарай, это твоя вина.

А затем она развернулась на пятках и выскочила за дверь, оставив Сарай наедине с призраками.

Весь ее гнев исчез вслед за хозяйкой и оставил после себя пустоту. Что еще оставалось, если забрать злость, ненависть? Призраки не шевелились – те, кто остался, те, кого Минья сдернула с края свободы, в то время как другие вырвались из ее власти и сбежали, – и хотя они не могли повернуть голову, чтобы посмотреть на Сарай, их глаза косились на нее. Ей показалось, что в них сквозила благодарность.

За ее милосердие.

Милосердие.