Мечтатели

— Не упрекайте его, матушка, — обратился Степан к его матери, — это ни к чему не приводит. И я раньше бывал в таком состоянии, и когда моя мать встречала меня упреками, этим она причиняла вред только своей душе; меня же ее упреки приводили только в ярость. Дайте ему лучше горячего супу да сделайте холодную примочку на больное колено.

Женщина удивилась доброте Степана. Но еще больше удивилась она, когда, окинув глазами их убогое жилище. Степан обратился к ее сыну:

— Как у вас, однако, печально. Ничего у вас нет, а виновато в этом вино. Голые стены, неопрятная постель, грязная одежда, пустая комната; и всему причина — вино. Вы ведете жалкую животную жизнь. Давайте вместе помолимся, чтобы Господь избавил вас от пьянства: Он в силе это сделать! Он меня избавил от власти дьявола. Он может это сделать и с вами.

Степан и Петр уже давно уехали, а бедная женщина все вспоминала, как они здесь преклонили колена и вместе с ней просили Бога послать свыше помощь ей и ее сыну. И сын впервые увидел, как в доме все бедно и неприглядно. Он как бы очнулся от глубокого сна, сознавая, что до сих пор жил, как животное. Ему стало невыносимо стыдно. Голые стены, казалось, обвиняли его: ты пропил все, что принесла с собою жена. А бедная жена! Когда они поженились, он любил ее. но потом начал пить и изводить ее своей жестокостью. Она жила бы еще сегодня, если бы он не свел ее побоями в могилу. И теперь она обвиняет его перед Богом...

Он горько заплакал. Когда мать, желая утешить его, подошла к нему, он грубо оттолкнул ее, говоря:

— Ты научила меня пить! Почему ты не предостерегала меня в молодости от пьянства! Ты никогда не говорила мне о Боге: во всем виновата только ты!

Несчастная женщина сознавала справедливость его слов, а потому не отвечала ни слова. Она сама давно пристрастилась к вину и давала его сыну. Но она пила его умеренно, и это не мешало ей работать и вести хозяйство. Сын же впал в сильное пьянство и расточил все их имущество. Ужасна даже одна только мысль о том, что родителям придется слышать в аду стоны детей, в которых будет слышаться обвинение: „Вы, вы виноваты в этом!"

Наши путники в это время были уже дома. Петр сошел около дома, забрав купленные им в городе вещи. Распрощавшись со Степаном и договорившись о скорой встрече, он весело пошел в избу. Крачинская стояла у плиты, размышляя: принесет ли сын домой вырученные от продажи полотна деньги или пропьет их снова? Последнее ее нисколько б не удивило, так как это повторялось из года в год.

Петр вошел в кухню, весело и сердечно приветствуя мать:

— Здравствуй, матушка! Как поживаешь?

— Слава Богу, хорошо, сынок! Ну как ты съездил, удачно?

Они вошли в недавно побеленную комнату. Положив тюк на пол, Петр развязал узел и передал матери пирог, испеченный старушкой Прибовской. Затем отдал ей платок, который купил в подарок, зная, что она давно хотела такой иметь. Он рассказал ей, как добра была к ним Прибовская и какие сердечные приветы она передала ей.

От радости Крачинская не знала, плакать ей или смеяться. Радостно обняв сына, она его крепко поцеловала. Его забота глубоко ее тронула. Засуетившись, она принялась готовить сыну обед. За обедом он ей рассказал, сколько денег выручил за полотно и сколько заплатил за шерсть и бумагу. Сказал и, что Прибовская заказала ему большой кусок полотна на платки господину Каримскому и на кухонные полотенца.

Оставшиеся от покупки деньги Петр полностью отдал матери.

— Не отдавай все, оставь кое-что и для себя, — уговаривала она его.

— Что ты мне сама дашь, я приму охотно, — сказал Петр, — но сам не возьму ни копейки. Довольно и того, что прежде тебя обманывал, удерживая часть вырученных денег. Прости меня за это, пожалуйста!

Петр с такой мольбой смотрел на мать, что у старушки навернулись на глаза слезы.

— По дороге я думал о тебе. Сколько я тебе причинял забот, не забуду до самой смерти и надеюсь с Божьей помощью доказать это, хотя я и не родной сын тебе...

— Ах, зачем ты так говоришь? — печально произнесла Крачинская. — Когда я принесла тебя в дом после смерти моего мальчика, ты был моим утешением. Мне казалось, что мой малыш вернулся ко мне. Но пока за тебя платили, у меня всегда было чувство, что ты чужой. Когда же за тебя перестали вносить деньги, я была рада, что ты стал моей собственностью. С тех пор прошли годы, и я совсем забыла, что ты не мой сын. Любопытно, однако, живы ль еще твои родители?

— Мои родители? — От волнения Петр вскочил с места. — Да если б мои родители предъявили теперь на меня свои права даже перед судом Божиим, я и там заявил бы, что не знаю их. А тебя взял бы за руку и сказал: „Вот моя мать!"