Медальон Таньки-пулеметчицы

– Как говорил мой отчим, не наелся – напоролся. На убой вы меня накормили, Марфа Даниловна. Не есть вашу стряпню просто невозможно. Вам ресторан надо открывать.

Она хихикнула:

– Тоже мне, сказанул! Ресторан открывать… Там повара иностранные, говорят, лягушек готовят.

Виталий хмыкнул:

– Это вы скажете, – он не закончил, зевнув. Марфа Даниловна засуетилась:

– Пойдем, на печи постелю. Вставать-то рано… Чай, в Новоозерск рванешь…

– Откуда вы знаете? – удивился Рубанов.

Она подмигнула:

– А я все знаю. Как деревенские ведьмы, слыхал?

Глава 22

Орловская область, 1941-й

Оставив Таню в сосняке, Николай крадучись направился к родному селу. Прежде чем навестить жену и детей и пристроить Татьяну, следовало убедиться, что здесь не хозяйничали немцы. Озираясь по сторонам, он полз возле покосившихся плетней, прятался от каждого шороха, однако на его пути не попался ни полицай, ни немец. Когда он, как мог, обследовал село, пришлось вернуться за Татьяной. Поступить иначе он просто не мог. Девушка была вооружена, кроме того, могла поднять крик, и приходилось выполнять все ее команды. Увидев Федорчука, Маркова улыбнулась презрительно и мерзко, и ему захотелось ударить ее по лицу.

– Пришел-таки, – констатировала девушка, не обращая внимания на его настроение. – Я же говорила: никуда ты, друг, не денешься.

Николай счел благоразумным ничего не отвечать.

– Идем, – мужчина дотронулся до ее локтя. – Вроде все спокойно.

Соблюдая осторожность, они добрались до дома с ветхой крышей и скрипевшей на ветру калиткой. Федорчук тихо открыл ее и поманил подругу.

– Спрячься за сараем, – велел он, – я узнаю обстановку.

Она не стала спорить:

– Только не задерживайся.

– Не волнуйся.

Она спряталась, как он велел, за полуразрушенным сараем и огляделась по сторонам. Всюду царили нищета и запустение. Не слышалось мычания коров, хрюканья свиней, только, кажется, или ей почудилось, где-то тихо кудахтали куры. Эти звуки не помешали услышать, как Николай осторожно стукнул в дверь домика три раза, однако ему отворили не сразу, словно не ждали единственного кормильца. Сначала в окошке, занавешенном какой-то серой тряпкой, зажглась керосиновая лампа, а потом приглушенный женский голос спросил с заметным страхом:

– Кто?

– Зинуля, это я, родная, твой Коля. – Федорчук говорил с такой нежностью, какой никогда не слышала от него Татьяна. – Открывай скорее, милая.

Но жена не торопилась, мялась за порогом, словно не веря, что всего лишь несколько сантиметров отделяют ее от любимого.

– Это правда ты? Откуда?

– Зиночка, я устал и голодный, – выдохнул Николай. – Все потом, любимая.

– Ты один? – Она продолжала задавать вопросы, держа его на расстоянии, не веря своему счастью.

– Один, один, – заверил Коля. – Открывай.