Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

Весь день король и три его сотоварища бились против всех, кто бросал им вызов; сражались они, как и полагается славным и доблестным рыцарям, и наградой им были рукоплескания всего двора; затем, когда наступил вечер и турнир уже почти завершился, неутомимый Генрих II загорелся желанием преломить копье еще раз и приказал передать Габриелю де Лоржу, графу де Монтгомери, чтобы тот в свой черед принял вызов и вышел на ристалище, ибо желает сразиться с ним. Сколь ни велика была подобная честь, Монтгомери, то ли под влиянием предчувствия, то ли по нерадению попросил короля избавить его от этого поединка, ибо не намеревался сражаться в тот день и не запасся ни лошадью, ни доспехами, ни копьем. Но Генрих II, подталкиваемый своей роковой судьбой, настаивал на своем, заявив, что Монтгомери того же телосложения, что и герцог Немурский, и все необходимое найдет в его шатре. Тем не менее Монтгомери упорствовал в своем отказе, в то время как Екатерина Медичи, со своей стороны, видя, что близится час ужина, велела передать королю, что он уже достаточно посостязался в этот день и что она просит его, во имя любви к ней, более не сражаться. Но король велел ответить ей, что как раз во имя любви к ней он преломит копье, последнее в этот день; и сколько ни умоляла она его устами герцога Савойского доставить ей радость, покинув поле боя и присоединившись к ней, он упорно оставался на ристалище, не сходя с коня, и, вновь обратившись к Монтгомери, уже не призвал его, а приказал ему выйти на поединок; никакой возможности отказываться более не было.

Вынужденный повиноваться, Монтгомери отправился в шатер герцога Немурского, взял один из его доспехов и, перебрав копья, остановил свой выбор на самом слабом из них, дабы предстоящий бой оказался как можно короче. Затем, выйдя из шатра, он пристегнул щит, вспрыгнул на коня, объехал вокруг ристалища и вступил на него со стороны, противоположной той, где его дожидался Генрих II.

Едва завидев его, король принялся весело подшучивать над ним по поводу задержки, с какой тот появился на ристалище, но в ответ Монтгомери произнес лишь такие слова:

— Вы приказали, государь, и мне пришлось повиноваться!

И, выставив копье вперед и зацепив его за нагрудный крюк, граф стал ждать сигнала; как только он был подан, соперники устремились навстречу друг другу.

Домчавшись до середины ристалища, они столкнулись с такой силой, что их копья сломались: копье Генриха II разлетелось на три части, а копье Монтгомери расщепилось в нескольких дюймах от наконечника; но, по роковой случайности, обломок древка, оставшийся в руках у Монтгомери и оказавшийся острым, словно копье, проник под забрало короля и глубоко вонзился ему в глаз. В то же мгновение Генрих II откинулся назад и, выпустив из рук обломок своего копья, свалился с коня.

Прекрасно понимая, что король ранен, Монтгомери спрыгнул с коня и с помощью коннетабля Монморанси, который был одним из распорядителей турнира, поднял его и снял с него шлем: деревянная щепка оставалась в ране, и, поскольку ни тот, ни другой не решались прикоснуться к ней, Генрих II сам выдернул ее оттуда. Лишь в этот момент появилась возможность судить о том, насколько опасна была рана, ибо по обилию лившейся оттуда крови стало понятно, что щепка проникла в глазницу на два или три дюйма.

Тем не менее Генрих II не потерял сознания и, протянув руку к Монтгомери, промолвил, обращаясь ко всем, кто их окружал:

— Будьте все свидетелями, что, к чему бы ни привело это ранение, я прощаю того, кто мне его причинил; к тому же именно я принудил его к этому состязанию на копьях, на которое он не хотел соглашаться.

Среди всеобщей скорби короля унесли с ристалища; все взывали к Божьему милосердию и к врачебной помощи, но и молитвы, и лекарское искусство оказались бессильны, и несколько дней спустя Генрих II скончался.

На его гробнице начертали следующий стих:

«Quern Mars non rapuit, Martis imago rapit».[49]

Смерть Генриха II явилась зловещим предзнаменованием для брачного союза принцессы Елизаветы и царствования Марии Стюарт, оправдавшимся в отношении как одной, так и другой.

Десятого июня 1560 года в свой черед скончалась Мария де Гиз, регентша Шотландии, и Мария Стюарт еще не сняла с себя траур по матери, как ей уже пришлось облечься в траур по мужу. В восемнадцать лет она оказалась вдовствующей королевой Франции, королевой Шотландии и претенденткой на английский трон, будучи ею как внучка короля Генриха VII с тем же, и даже с бо́льшим правом, чем Елизавета, отстраненная от наследования престола собственным отцом, который объявил ее незаконной дочерью в ходе суда над Анной Болейн, ее матерью.

VIII

Безвременная смерть Франциска II застала Марию Стюарт в самом расцвете юности и во всем блеске красоты. Она оплакала эту смерть как женщина и воспела ее как поэт. Брантом, преклонявшийся перед ней, сохранил для нас нежную плачевную песнь, которую она сочинила по этому случаю и которая может сравниться с лучшими образцами поэзии того времени. Вот она: