Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

Хантли, казалось, одобрил эту казнь, но на другой день, узнав, что его сын бежал из тюрьмы и обратился с призывом к своим ленникам, испугался, что его сочтут подстрекателем или, по крайней мере, участником этого мятежа, и в ту же ночь скрылся. Неделю спустя Мария Стюарт и граф Морей узнали, что Хантли собрал войско и двинулся на Абердин, распространяя воззвания, где говорилось, что он действует от имени королевы, дабы освободить ее от опеки со стороны брата. Впрочем, это была обычная тактика, к которой в период малолетства королей или царствования королев прибегали мятежные лорды, так что, как водится, она могла обмануть лишь тех, кто желал быть обманутым.

Граф Морей и Мария Стюарт двинулись навстречу Хантли и вступили с ним в бой возле Корричи. Борьба была жаркой, но в итоге победа осталась за Мореем. Хантли, чрезвычайно дородный и облаченный в тяжелые доспехи, во время бегства не удержался в седле, упал на землю и был растоптан копытами лошадей. Сэр Джон Гордон, взятый в плен, был обезглавлен три дня спустя, а его младшего брата, несчастного подростка, которому было всего лишь четырнадцать лет и несколько месяцев, бросили в тюрьму, где ему предстояло дожидаться своего пятнадцатилетия. В тот день, когда ему исполнилось пятнадцать, то есть он достиг возраста, когда приговоренного к смерти можно было предать казни, его отвели на эшафот, еще обагренный кровью старшего брата, и, без всякой жалости, без всякого сострадания, обезглавили, как и того.

Этот поход, в котором шотландцы не увидели ничего другого, кроме уничтожения могущественного католического семейства, немало посодействовал упрочению популярности Марии Стюарт. Что же касается знати, то она увидела в нем твердую решимость власти не позволять покушаться на ее права. Так что, если не считать исступленных проповедей Джона Нокса, не перестававшего называть Марию Стюарт новоявленной Иезавелью, в течение какого-то времени все в Шотландии было достаточно спокойно. Именно в этот период спокойствия и случилось происшествие, стоившее жизни Шатлару.

Как мы уже говорили, королеву сопровождали в Шотландию несколько французов, и в их числе был г-н де Данвиль, который, напомним, возымел честолюбивое желание добиться руки Марии Стюарт. Если подобное притязание у человека, не принадлежавшего к королевскому роду, могло быть оправдано, то это определенно было допустимо в отношении того, кто соединял в себе благородство происхождения с великим мужеством и уже прозревал в будущем меч коннетабля. И потому, когда после трех месяцев пребывания в Шотландии г-н де Данвиль был отозван во Францию, чтобы занять должность губернатора Лангедока, где вспыхнули многочисленные религиозные смуты, он покинул Марию Стюарт, сохраняя надежду вскоре увидеть ее снова и став на шаг ближе к ней, ибо занял одну из важнейших должностей во Французском королевстве. Но, поскольку ему было известно, как легко забывают об отсутствующих, он оставил подле нее, дабы отстаивать его интересы, молодого человека из своей свиты, вызывавшего у него полное доверие. Этого молодого человека звали Шатлар.

Выбор г-на де Данвиля оказался как нельзя более неудачным. Вот уже три года Шатлар был влюблен в Марию Стюарт и, неизменно сдерживаемый трудностью видеться с ней наедине, утаивал свою любовь. Но, когда он сделался доверенным лицом г-на де Данвиля, к которому королева питала определенную склонность, трудность эта исчезла сама собой, и, поскольку Шатлар, будучи поэтом и дворянином, не был лишен самоуверенности придворного, он, начав мало-помалу жертвовать интересами, которые ему было поручено представлять, стал продвигать вперед свои собственные интересы. Мария Стюарт, привыкшая к речи придворных, не замечала то подлинное, что скрывалось в иносказаниях, которыми Шатлар обставлял свои каждодневные признания в любви. Видя это, Шатлар перешел от прозы к поэзии и, полагая, что будет, наконец, понят, если заговорит на этом божественном языке, так хорошо знакомом Марии Стюарт, вручил ей следующие строфы: