Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

Никто не может сказать, что начиная с этого момента делал Дарили, ибо, несмотря на обещания королевы, ни один слуга не явился к нему в аббатство, а Дарем, спешивший воспользоваться полученным разрешением, удалился, не став даже дожидаться ухода королевы. По всей вероятности, Дарили бросился в постель, закутавшись в халат, оставшись в домашних туфлях и положив у изголовья обнаженный меч.

До часа ночи Ботвелл вместе с королевой оставался в Холирудском замке; затем он вышел из ее покоев, и спустя несколько минут, закутанный в широкий плащ немецкого гусара, на глазах у часовых, бдивших у дверей замка, прошел через караульное помещение; оттуда он направился к усадьбе Керк-оф-Филд и, когда башенные часы пробили два часа ночи, через один из проломов пробрался в сад. Едва сделав несколько шагов среди купы деревьев, он наткнулся на какого-то человека, закутанного в плащ.

— Ну что, — спросил Ботвелл, — как наши дела?

— Все готово, — ответил незнакомец, — и мы ждем только вас, чтобы поджечь фитиль.

— Ну что ж, приступим, — промолвил Ботвелл.

С этими словами он вместе со своим собеседником направился к группе из пяти или шести человек, беседовавших в глубине сада, в том месте, откуда было видно окно, освещенное ночником, который горел в комнате Дарили. Ботвелл спросил своих сообщников, уверены ли они в том, что король находится в этой комнате. Они ответили, что несколько раз видели, как он подходил к окну и выглядывал в сад. После этого Ботвелл приказал поджечь фитиль. От группы отделился какой-то человек, державший под плащом потайной фонарь; через мгновение он вернулся, заявив, что дело сделано и через несколько минут все будет кончено. Однако нетерпение Ботвелла было настолько сильным, что, находя это ожидание, каким бы коротким оно ни было, невыносимым, он, несмотря на все увещания подрывника, сам подошел к павильону, лег на живот, просунул голову в подвальное окно и вернулся обратно лишь после того, как с риском для собственной жизни убедился, что фитиль действительно тлеет. Стоило ему занять прежнее место в глубине сада, как раздался ужасный взрыв: окружающие поля, город и залив озарились таким ярким светом, что в отблесках этой чудовищной вспышки стали видны даже корабли, стоявшие на якоре примерно в двух милях от берега; затем все снова погрузилось в тишину и во мрак, в то время как обломки дома падали сверху, словно каменный дождь.

На другой день тело короля обнаружили распростертым во фруктовом саду, примыкавшем к тому саду, где скрывались заговорщики. Труп лежал под деревом, несколько ветвей которого он сломал при падении; на нем был халат, а на одной из его ног осталась домашняя туфля; поодаль валялся его обнаженный меч.

Поскольку при взрыве пороха тело короля не пострадало, оказавшись защищенным матрасами, на которых он лежал, вначале все подумали, что Ботвелл живым вытащил его из павильона, удавил и повесил на дереве, несколько ветвей которого, как мы говорили, были сломаны; но, по всей вероятности, те, кто согласился с этой версией, ошибаются. Ведь если король уже был мертв, убийцам незачем было взрывать павильон, где он жил. Правда, кое-кто утверждал, что они сделали это для того, чтобы заставить всех поверить, будто он был убит молнией; но, поскольку убийство произошло 9 февраля, у тех, кто рассчитывал таким образом объяснить смерть короля, было немного шансов, что им поверят.

XIV

Слух о произошедшем распространился по всей Шотландии со скоростью, присущей дурным известиям.

Впечатление, которое он произвел, было ужасным, ибо все указывали на Ботвелла, а кое-кто подозревал и королеву. Правда, как всегда неосмотрительная, Мария и в этих обстоятельствах дала против себя новое оружие своим врагам. Шотландский придворный этикет требовал, чтобы любая вдова короля сорок дней безвыходно проводила в одной из комнат дворца, освещаемой лишь скудным светом лампы. Мария велела открыть окна на двенадцатый день, а на пятнадцатый отправилась вместе с Ботвелл ом в Сетон, загородный дом в четырех милях от Эдинбурга.

Именно там ее настиг слух о начавших распространяться против нее подозрениях. Не прошло и двух дней после убийства, и на улицах Эдинбурга были развешаны объявления, в которых обещалось вознаграждение в две тысячи фунтов стерлингов тому, кто сообщит достоверные сведения об убийцах короля. Уже на другой день под этими объявлениями обнаружились листы бумаги такого же размера, на которых рукой были написаны имена Ботвелла, Балфура, Чемберса и нескольких других. Но это еще не все; каждую ночь у Эдинбургского креста слышался крик: «Ботвелл — убийца короля, а королева — сообщница убийцы!», причем нельзя было понять, кто его издавал. Наконец, Мария получила от графа Леннокса, отца убитого, письмо, в котором он прямо указывал на Ботвелла как на убийцу и выступал в качестве его обвинителя.