Мединститут

– Всего-то? – фыркнула Маргарита. – И это на две серии?

– В том-то и дело.

– Не слишком ли ты беспощаден, Антон? Критика встретила картину с восторгом!

– Рита, ну брось ты, – остановил жену Ломоносов. – Я Антону верю. На «Романс» этот не пойду, иди сама. Сидеть, два часа сопли жевать? Слуга покорный! Пошли уж лучше на «Одиночное плавание» – по крайней мере, боевик…

– Вить, ну я про любовь хочу посмотреть…

«Кто сказал, что на свете не бывает настоящей любви?– думала Надя, видя, как супруги нежно целуются. – За мной, читатель»…

Ей было по настоящему завидно.

XXIV

«Всё, что я скажу сейчас- совершенно искренне. Не сочтите это за бахвальство, но человеку, воспитанному на произведениях Толстого, Чехова, Достоевского, на музыке Рахманинова, Чайковского, выжить в Америке невозможно…»

_{(Советская пресса, ноябрь 1986 года)}

Да, Ломоносов был вдвое старше Маргариты, но совсем не выглядел «папиком».

Было видно, что этих двоих связывают не какие-то отношения взамозависимости, когда девушка отдаёт красоту и молодость в обмен на положение, имя и материальные блага умудрённого жизнью мужчины. Сделка, выгодная с точки зрения социума, и постыдная с точки зрения морали. Подчёркнутое самодовольство такой пары всегда бросается в глаза, и начинает больно колоть их, особенно если девушка молода и хороша собой. Оно очень агрессивно и направлено вовне, против окружающих, которые крайне неискренне выражают своё восхищение, пряча поглубже осуждение, зависть и насмешку. «Молоденькую зацепил», «богатенького закогтила», – комментируют обычно такой противоестественный союз. Соборное злорадство, сопутствующее его распаду, не поддаётся описанию.

Ломоносовых, было видно, связывает нечто совсем другое. Прекрасная Маргарита придавала блеску и таланту мужа необыкновенный шарм, возвышая супруга над всем окружающими. Заметно было, что она нешуточно гордится мужем, видя свою цель своей жизни в том, чтобы находиться всё время рядом с ним. Виктор Иванович, в свою очередь, был вполне достойный такой женщины кавалер. Налёт годов, столь портящий любого мужчину, только подчёркивал его мужественность и серьёзность. Становилось очень ясно, что не одни красота и молодость привлекают его в жене, что есть гораздо более важные вещи.

Эта супружеская чета никак не укладывалась в прокрустово ложе банального неравного брака.

Ломоносова очень интересовала Берестову. Обычно Надя легко чувствовала своё превосходство над ровесницами, которым трудно было что-то противопоставить её внешности, эрудиции и уму; отбить парня у таких или «загасить» в разговоре никакого труда не составляло. Надя могла только властвовать, поэтому и дружила с такими, как Винниченко и Кравцова, легко пригибающимися и признающими её первенство и верховенство. Маргарита же была другая – равная ей по развитию (как минимум. Коренная москвичка, она была априорно выше любой провинциалки, даже самой «продвинутой», как говорят в наши дни), по красоте превосходящая (Надя удивительно легко себе в этом призналась), а флиртовать с Виктором Ивановичем в её присутствии она бы ни за что не решилась.

Маргарита была как-то грозна и загадочна, и требовалось эту загадочность «разъяснить». Что-то было у неё на душе такое, что непременно нужно было узнать. Вскоре она предложила той «освежиться», и Маргарита пошла с ней в дамскую комнату.

– Постоим, покурим? – предложила Берестова. – Пусть мужики пока поматюгаются себе вволю.

Ломоносова против «постоять и покурить» ничего не имела, так что к концу первой сигареты обе женщины были уже в доверительных отношениях, грозящих вот-вот перейти в дружбу.

В таких быстрых сближениях особенно ценится прямота и искренность, поэтому Надя первая поспешила заявить своё credo – стать как можно быстрее оперирующим специалистом и отдаться работе, оставаясь ничем не связанной и ни от кого не зависящей.

– Понимаю тебя, – отозвалась Марго (Надя решила её именно так теперь называть).–  Пять лет назад я ничего так в жизни не хотела, как этого. В анестезиологи пошла сознательно, мечтая досконально освоить специальность и пробиться в науку. Вроде всё складывалось именно так, но потом встретила Виктора. Это было нечто… выше и меня, и моих убеждений. Он до того поразил меня своей нестандартностью, своим мальчишеством и мужественностью одновременно, что… это колоссальная, очень светлая личность! Виктор просто не понимал, что существуют какие-то преграды – в жизни, в работе, в любви. Если б ты видела, за какие вещи он брался, каких больных поднимал, как отстаивал своё мнение на конференциях и съездах. Людей такого масштаба я не встречала и никогда не встречу.

– А как ваш институт назывался?