Мединститут

– Почтовый ящик. Для своих- «Клинический институт экстремальной медицины». Относился к ведомству Четвёртого Главного управления Минздрава СССР.

– Впечатляет.

– Ещё бы. Квартиры, льготы, наука – защищаешься максимум через три года, 25% надбавки в зарплате, спецпайки, «тринадцатая». Свои санатории в Крыму и в Подмосковье… Я была так счастлива, что распределилась туда… – Маргарита с трудом подавила вздох. – Что делать, мне дали тему «Особенности анестезии и реанимации при торакоабдоминальных ранениях» и сунули в отдел, возглавляемый Виктором. Он как раз и специализировался на этих темах – множественные и сочетанные травмы военного времени. Он оперировал, я проводила наркозы и вела ближайший послеоперационный период. Я мечтала как минимум совершить открытие… в 23 года мы ещё такие наивные.

Очень скоро я заметила, что результат операции зависит совсем не от того, насколько научно мы подходим к этому. Наука – это не самоцель, и медицина никогда чистой наукой не будет. Человеческий фактор имеет в ней решающее значение. Мы смеялись над тем, что врачу нужна «самоотверженность, чистота души и чистота помыслов». Пережитки! Но нет… Рассказывать долго, но я пришла к выводу, что наука – не самоцель, а побочный второстепенный продукт. Мне очень помог Виктор. В нашем институте его звали только «маэстро»… Он не обижался. Если бы ты слышала, как он поначалу высмеивал мой энтузиазм…

И вот – неизбежное, как говорится во французском альковном романе, свершилось. По мере развития моих отношений с Витей во мне меркли прежние ценности. В конце концов, решила я, я женщина. Ну чего я смогу добиться в науке такого, такого, что не добился бы кто-то другой? Я же не виновата в том, что не родилась мужчиной. А предназначение женщины, как это не банально – семья, дом, дети. Возвращение к природе. И если встретишь свою судьбу, то зачем противиться этому?

– Везёт тебе, – осторожно заметила Берестова .– Действительно, Виктором Ивановичем трудно не увлечься. За таким человеком хочется идти на край света. А всякие карьерные соображения на этом фоне…

– Поэтому я сейчас ничего так не хочу, как быть просто его женой, родить, наконец, ему ребёнка, воспитать…

– Родила бы уже.

– Да, родила бы, – вздохнула Марго, – только не могу на это решиться, живя в общежитии. Для этого нужна хотя бы своя квартира. Витя зарабатывает сейчас довольно много. Конечно, зарплата не в счёт, хоть и с его докторской степенью, а «левые» идут нормально. Он и в Москве получал прилично. Имя у него было известное, его часто приглашали на операции в другие больницы – особенно, если клиент денежный, а операция рискованная. Профессор Ломоносов… Он оперировал и воров в законе, и торгашей, и генералов, и партийных функционеров. К нему очередь была! По три месяца ждали, когда он из Никарагуа вернётся, ни у кого другого не хотели оперироваться. Здешние заработки ни в какое сравнение не идут, но всё же нищета не грозит. Теперь бы только получить квартиру, пусть маленькую, пусть двухкомнатную – но свою. Я согласна жить в провинции, пусть и в бедности. Но жить в нищете, с этими трубопрокатчиками… растить ребёнка в этих условиях…

– Ты решилась совсем уехать из Москвы?

Ломоносова вздохнула очень тяжело, отвела взгляд.

– Как тебе объяснить. Пока ещё не решилась. Я уехала, но от родителей не выписывалась. В любой момент могу вернуться, они ждут.

– Зачем тебе к ним возвращаться? К… хороший город. По большому счёту, какая разница, где жить? Хорошо там, где нас нет.

– Не скажи. Москва – это не просто мегаполис и столица. Это ещё что-то, качественно другое. Не москвичу трудно понять. Многие уезжали, только потом всю жизнь жалели. И безвозвратно решиться на это- своего рода предательство.

– Так вернитесь туда вместе.

Марго медленно покачала тяжёлой причёской, нахмурила гладкий лоб, вынула из сумочки сигарету, начала разминать длинными тонкими пальцами. Они были без ногтей и почти без украшений- тоненькое обручальное колечко и перстенёк с аметистом.

– Невозможно. Виктору ни за что не прописаться снова, он в «чёрном списке». Москва, Ленинград и Киев для него закрыты. Из партии просто так ведь не уходят. Вход рубль, выход- два. А без этого не видать ни работы, ни перспективы. Не оперировать он не может, и нигде, кроме как в К…, такой возможности ему не представится.

– Вот оно что…

– Жить здесь очень тяжело, намного тяжелее, чем я думала. Работаю я на птичьих правах в районной поликлинике, живу в рабочем общежитии. Обещают квартиру, но вот три года, а всё никак. Кажется, сейчас что-то решилось, но я уже боюсь и верить. Иногда мне снится, что я всю жизнь обречена прожить в этой общаге, не имея возможности завести ребёнка и обеспечить ему элементарных условий, и мне становится так страшно…Я ведь хочу совсем немногого. Отдала ведь всё, что можно, всё, что у меня было, – Марго быстро выхватила из сумочки платочек, промокнула глаза. – Ладно, когда-нибудь всё наладится. Да что всё обо мне да обо мне. У тебя-то есть кто-нибудь?

Надя отрицательно поджала губы.