Мединститут

– Привет, давно не виделись… – услышала она знакомый голос. Подняв от книги глаза, она обнаружила рядом с собой Антона Булгакова. – Кажется, с прошлого года. Как дела-то?

Соседство было не из самых приятных, хотя почему бы не поболтать со старым знакомым. Надя сделала одну из своих нейтральных улыбок, закрыла книжку и ответила, что у неё всё нормально, на каникулы никуда не поехала, днём спит, а ночами дежурит. Вот и сейчас едет дежурить в гинекологию.

– А ты куда? На работу? Не заколебался ещё?

Антон кивнул.

– Конечно, надоела эта медбратская лямка. Работа однообразная до ужаса. Поначалу интересно было, но сейчас приелось, хочется быть врачом, а не заниматься уколами да клизмами…

– Что ж не уволишься? Стипендию ведь получаешь?

– Ага, аж 45 рублей.

– Нормальная степуха. У меня такая же.

– Для тебя большие деньги, ты дома живёшь. А в общаге это копейки. Так что ещё сотка в месяц – вместе с санитарскими – совсем не лишняя. Да и стаж терять не хочется. Доработаю до Госов, тут осталось-то…

– Богатенький Буратино.

– Хм.

– Кто из врачей сегодня дежурит?

– Виктор Иванович, – почему-то вздохнул Булгаков.

– Да? – оживилась Берестова. – Как он? Слушай, я его сто лет не видела. Получил квартиру?

Антон вздохнул ещё тяжелее, отрицательно покачал головой.

– Не получил? Как это? – растерялась Надя. – Да там же вопрос совсем решён был…

– Продинамили его на профкоме! Заседание состоялось в начале января. Квартиру дали не ему, а какому-то хмырю – молодому специалисту из 4-й хирургии.

– Да ты что?! Да как так может быть?

– Может, оказывается. Большинством голосов… И это ещё не всё – кто-то раскопал, что его жена, Маргарита то есть, имеет свою жилплощадь и постоянно прописана у родителей в другом городе. А раз так, то двухкомнатная им вообще не положена – только однокомнатная.

– Да ты что! Издеваешься по своему обыкновению? Такого точно быть не может!

– Конечно, не может. Но было.

– Ну, это ты совсем уже маразм какой-то рассказываешь, – заметно расстроилась Надя. – И что теперь?

– Откуда я знаю. Виктора Ивановича из очереди претендентов на двухкомнатную теперь исключили, передвинули в однокомнатники. А там очередь на 15 лет вперёд. «Двушки» и «трёшки» сдают в эксплуатацию постоянно, а «однушки» – дефицит страшный. Я и сам просто офонарел, когда узнал. Ждали-ждали, надеялись, надеялись – и вот тебе, бабушка…

– Эх, говорила же я этой дуре – выписывайся! – злобно сверкнула Берестова глазами. Некстати здесь замечу, что ей очень шло сердиться, и чем сильнее она сердилась, тем симпатичнее становилась. – Это не шутки – человек может быть прописан только в одном месте! Эх, дубовая башка…

– И я не раз говорил. Помешалась на московской прописке.

– И что теперь? Как это перенёс Виктор Иванович? Такой удар…

– Если верить Горбачёву, – Антон значительно понизил голос, – то к 2000-му году всех обеспечат жильём, хотя кто в это поверит. В лучшем случае это ещё 13 лет. Почти как за измену Родине…

– Что Ломоносов? Держится?

– Увял он здорово. Улыбаться перестал, ни с кем не разговаривал. Операции свои отменил…

– Да ты что? Чтоб он отказался оперировать?

– Две резекции, один холецистит. Их Гиви с Пашковым разобрали. Вот… А как там сейчас – не знаю. Я же эту неделю в К… вообще не был – ездил домой. Занятий всё равно нет, в операционной Самец запретил показываться. На дежурствах делать мне нечего, а насчёт смен своих я со старшей договорился. Сейчас приеду, посмотрю. Честно говоря, ехать туда совсем не хочется…

– Вот блять, вот зараза, вот сука! Да что ж за жизнь такая у нас? – громче, чем следовало, возмущалась Берестова. – Этот дурацкий квартирный вопрос – да до какой же степени он способен портить людей? Чёрт, и помочь нечем… Нужно будет сегодня зайти к вам – поздороваться, подбодрить его, что ли…

Оба замолчали. Берестова, кусая губы, смотрела в окно, Булгаков прямо перед собою. Не шелохнувшись, проехали две остановки.

– Зачёт сдала? – нарушил он молчание. – По хирургии?

– Нет. Дядя Витя что-то упёрся. Я ему бутылку принесла – взял. Но зачёт не ставит.

– А другим поставил?

– В том-то и дело! Вся группа получила, кроме меня. Да ничего, поставит, – потеряла вдруг терпение Берестова. – Куда он нахер денется! Принципиальность студентам надо демонстрировать на первых курсах! А на шестом она уже неуместна и непедагогична! Поставит… Не сейчас, так ближе к Госам.

– Смотри, не пролети, – предостерёг Булгаков. – Говорят, в этом году будет очень строго. Никакого пофигизма. До Госов должны отсеяться 15% субординаторов, во время Госов – ещё 15. Запросто не будут допускать до экзаменов, а на них ставить двойки. После этого – фельдшерский диплом с последующей пересдачей на следующий год…

– Я тебя умоляю, – отмахнулась Надя.–  Я считала тебя достаточно трезвомыслящим. А ты веришь дурацким сплетням. Не для того нас шесть лет учили, чтобы давать фельдшерский диплом. Всем всё сделают, все всё получат.

– Это во «времена великого либерализма» так было. А сейчас взялись по-настоящему…

Девушка внимательно, с подчёркнутой иронией взглянула на своего спутника.