Мединститут

Запершись в надиной комнате, продолжили. Несмотря на кошмарное количество выпитого в этот вечер, бурных половых (и очень плотских) сношений последовало не меньше четырёх одно за другим. Слов почти не было сказано.

С первыми трамваями Булгаков был выпровожен.

В понедельник Берестова сама подошла к Булгакову сразу после конференции, отвела в сторонку.

– Я очень благодарна тебе за тот вечер, – сказала она, напряжённо улыбаясь. – Надеюсь, ты ничего такого себе не вообразил? Обычный ресторанный вечер…

Антон, весь расцветший при виде Нади, только о которой думал все эти сутки напролёт, сильно опешил.

– Это был лучший вечер в моей жизни, – ответил он как можно сдержаннее и тише. – Нет, даже не так. Это- лучший вечер в моей жизни. Во всей моей жизни. В прошлой – само собой, и в будущей тоже. Я это совершенно точно знаю!

– Да-а? – Надя быстро-быстро пробежала по однокурснику глазами. – Сильно сказано. Вот уж не думала, что ты способен не комплименты.

– Я говорю то, что думаю.

–« Правду говорить легко и приятно», – мигом саллюзировала она и вздохнула печально. – Постель – ещё не повод для знакомства. Поэтому давай останемся просто… друзьями… ну, в хороших отношениях.

– Друзьями?!

– Это случилось в первый раз, он же и последний. Как говорится, «один раз- не пидарас», – не смогла удержаться она от того, чтобы не «спошлить», – но ты же не можешь не понимать, что здесь уместна точка. Дальнейшее… сближение не нужно ни мне, ни тебе.

Антон затвердел чертами и постарался стойко выдержать удар.

– Это жестоко, –  лишь заявил он. («Но это же – безбожно»…)

– Ну, не преувеличивай, – Надя материнским жестом поправила парню воротник рубашки, выбившийся из-под халата. – Мне было с тобой хорошо, правда. Но всё, что хорошо – вредно, поэтому быстро заканчивается. И ты, и я – взрослые люди. Чао бамбино сорри… Ну, не сердись. Будьте мужчиной, поручик – ведь вы не мальчишка, ведь вы – офицер…

Антон отвернулся. Судя по начавшимся конвульсивным движения головы и плеч (впрочем, почти не заметным со стороны), оставаться мужчиной у него получалось плохо.

– Ладно, пошла я, – снова вздохнула Надя. – Долгие проводы – лишние слёзы. Привет Виктору Ивановичу. Можешь ему сказать, что был на высоте – меня не только проводил, но и «натянул». Разумеется, по секрету. Ему приятно будет. Ну, всё? Не обижайся, ладно?

Да, вот так, неожиданно для Антона, закончился этот эпизод.

С тех пор он виделся с «Крупской» (про себя он только так теперь называл её снова) лишь мельком, на утренних общеклинических конференциях, садясь от неё как можно дальше. Булгакову стоило больших усилий теперь даже поздороваться с нею. Поэтому он испытал большое облегчение, когда через две недели не увидел «Крупскую» на заднем ряду – там сидела новенькая группа акушеров-гинекологов.

Сегодняшняя встреча была первой после двухмесячного перерыва. Антон заметил Берестову первым. Логичнее было бы не объявляться, сесть где-нибудь в сторонке и выйти потом в другую дверь, но что-то его физически толкнуло, и он уселся рядом, на долю секунды опередив какую-то бабушку с авоськами. Ну и что? Для обмена новостями хватило пяти минут. Оживлённый разговор мигом сменило угрюмое молчание. Да, им обоим было, было о чём молчать.

IV

«27 января 1987 года начал работу очередной Пленум Центрального Комитета КПСС. Заслушав и обсудив доклад Генерального секретаря КПСС тов. Горбачёва М.С. «О перестройке и кадровой политике партии», Пленум полностью одобряет политические и практические выводы, сделанные Политбюро ЦК КПСС на основе анализа ситуации, сложившейся в советском обществе в период, предшествовавший апрельскому (1985 г.) Пленуму ЦК, принципиальную оценку хода перестройки и первых итогов выполнения XXVII съезда партии, а так же сформулированные Политбюро ЦК задачи современной кадровой политики КПСС, которые предстоит решать всем партийным, государственным и общественным организациям» 

_{(Советская пресса, январь 1986 года)}

Для Антона дальнейший разговор с Надей был невозможен главным образом потому, что он ощущал себя несвободным. У него была девушка, невеста, с которой он должен был расписаться через три недели. Этот-то факт и запечатывал ему рот крепко-накрепко.