Мединститут

Дима снова вздохнул, помотал головой. За прошедший год он очень изменился- повзрослел, похудел, остригся коротким ёжиком. Улыбка потеряла прежнюю искренность и заразительность. Точки щетины стали заметнее, в выражении лица появилось что-то своё, затаённое, чем ни с кем нельзя делиться.

– А твоя – шустрая! Ты ещё подумать не успеешь, а она уже сто дел сделает. Ты свою жену любить совершенно не обязан – пусть лучше она тебя любит. Как сказал Оскар Уайльд – «мужчина может быть счастлив с любой женщиной, если только не влюблён в неё». Так что не кисни, не философствуй, а то дофилософствуешся. Ты вот ищешь в женщине друга, а напрасно. Всё очень просто вообще-то в этой жизни. Пошли лучше выпьем…

Антон не признался себе, но именно мнение Дмитрия сыграло решающую роль. В ЗАГС он пошёл без колебаний. Итак, всё у него складывалось хорошо, просто замечательно. Кажется, к окончанию мединститута он подходил достойно, даже для себя неожиданно достойно, не так, как многие однокурсники, делавшие специально для этого комсомольскую карьеру или женившиеся на дочках преподавателей. Почти как в его любимом  романе «Мастер и Маргарита» – «сами предложат и сами всё дадут».

Кажется, теперь можно было вздохнуть спокойнее и начать готовиться к будущим жизненным битвам за место под солнцем. Но что-то не давало успокоиться.

Отношения жениха и невесты были наполнены той самой «канителью», про которую и говорится в универсальной дразнилке про тесто. Виделись теперь Антон и Нина практически каждый день. Из больницы уходили только вместе. Хоть занятия у студента заканчивались раньше, но он всегда поджидал медсестру. Это все заметили, и Нину теперь старались не задерживать, и либо старшая, либо кто-то из процедурных оставался «перекрыть» её на постах. В коллективе «ребёнку» старались всегда помочь, чем только можно.

Антон провожал Нину до дома, и она непременно затаскивала его обедать. Булгаков, хоть и был всегда голоден, обычно отказывался, мотивируя тем, что «это ещё неудобно». Какое-то нехорошее чувство удерживало его от слишком частых посещений квартиры Краснокутских. Ему, конечно, приходилось бывать и бывать там, особенно тогда, когда он сделал формальное предложение.

Приходилось сидеть за одним столом с Валентиной Степановной и Григорием Ивановичем (те настаивали, чтобы Антон звал будущих тестя с тёщей покороче, хотя бы по отчеству, но воспитанный Булгаков не мог позволить себе избыточной фамильярности). Приходилось играть и шутить с маленьким братом Нины, но и для этого каждый раз приходилось делать над собой усилие. Какая-то принуждённость очень мешала, и ничего поделать с собой Антон не мог. Если была хоть малейшая возможность избежать захода в их квартиру, он всегда ею пользовался.

Вечера, особенно субботние, молодые люди тоже проводили вместе. Если погода бывала хорошей, гуляли под ручку по проспекту Ленина и строили планы на будущее. Нина уже знала, что Гиви оставляет Антона на последипломную специализацию.

– Ну, считай, что распределился, – уверяла она. – Раз взял в интернатуру, значит, оставит в отделении.

– Но кем? Свободных ставок-то нет.

– На дежурантскую возьмёт.

– А остальные хирурги? Подработка и всё такое.

– Боже, как всё запущено… Какое тебе дело до остальных? Думаешь, им очень эта подработка нужна? Никто ведь из врачей не живёт на одну зарплату. У всех есть «левые». К тому же если сейчас свободную ставку тобой не занять, всё равно ведь всунут кого-нибудь. Святое место пусто не бывает.

– Не знаю. В принципе, действительно. А Петруха? Горе-то нацелен в отделении работать…

– Ну, во-первых, у него впереди ещё год ординатуры,–  резонно замечала Нина.– А за год может многое измениться. Во-вторых, ему дежурантская ставка не нужна. Он по ночам работать не любит. Ходят разговоры, что Самарцев ему отдельную ставку выбивает, ставку эндоскописта. Так что это тебя никаким боком касаться не будет.

Краснокутская и года не работала в отделении, но расстановку и соотношение сил знала хорошо, постоянно общаясь с другими медсёстрами. Средний медперсонал, хоть и не имел никакого отношения к врачебным ставкам, очень хорошо в них разбирался и свободно ориентировался, делая безошибочные прогнозы.

– Так что всё хорошо, просто замечательно складывается. Тебе ведь только пристроиться нужно, зацепиться, – твердила она, прижимаясь к Антону. – А дальше дело само пойдёт! Ты умный, способный. Гиви и Ломоносов из тебя в два счёта большого-большого хирурга сделают. В интернатуре Самарцев тебе ничего запретить не сможет, и станет параллелен-параллелен, до ужаса. Полгода всего осталось. Ты только эти полгода просиди тихо, не высовывайся, ни во что не встревай…