Мединститут

А тут сидело и вздрагивало чистое, невинное, пушистое и гладкое как персик существо, с которым нужно было начинать с полного нуля, развивать, поднимать до своего уровня…  В тот вечер удалось продвинуться достаточно далеко. Обучив Нину технике поцелуя, Булгакову после нескольких попыток всё же удалось стащить с неё водолазку. Более серьёзной задачей явилось снятие лифчика. Нина то вздыхала глубоко-глубоко, то совсем замирала, то начинала дышать шумно и прерывисто, крепко обнимая парня, то сжималась в комок и отводила его руки. Всё время обнажения ниночкиного торса заняло около часу. Впрочем, Булгаков не замечал времени, упоённо возясь со своей девушкой. Всё же влюблённые смешны, честное слово.

Зато все труды Антона были вознаграждены вполне – две сочные и тяжёленькие грудки с набухшими сосками упруго легли в его ладони. И теперь он мог вволю их ласкать и играться с ними. Потом он перешёл дальше, точнее – ниже, но тут уже Нина его решительно отстранила – «доктор, держите себя в руках» – и начала одеваться.

– Продолжим потом, – ответила она на вопрос Антона.

– Когда?

– Ну, не знаю… скоро.

– Завтра.

– Нет, завтра не получится. Завтра мы с отцом в деревню за картошкой едем. Ну, чего ты опять дуешься? Неужели тебя только одно интересует? Неужели ты в самом деле такой?

– Я люблю тебя…

– И я тебя. Но только любовь, она ведь разная бывает.

– Одна и та же....

– Не скажи. Вот, если ты меня любишь, то зачем принуждаешь? Как у тебя просто всё – раз-раз, и в дамки. Одну отлюбил, потом следующую, потом третью. А я так не могу. Я, если кого полюблю, так это на всю жизнь. Я пока ещё не готова.

– Зато я готов…

– Ничего, подождёшь, если любишь. А если нет – то и не надо.

– Железная логика.

– Уж какая есть…

За полтора часа герои совершенно поменялись ролями – теперь Антон обиженно шмыгал носом, а Надя обвиняла. Впрочем, так ведут себя все влюблённые пары. В основе любых отношений мужчины и женщины, если они не завязаны на деньгах, лежит нечто первозданное- «основной инстинкт», punctum fixum, кантовская «вещь в себе», шопенгауэровская «воля». Именно вокруг неё всё и крутится, строятся интриги, разбиваются сердца, затеваются войны, пишутся романы. Основу последних и составляет постоянная перемена мест, возникающая в процессе выяснения отношений- борьба инь и янь мужчины и женщины, перетекающих друг в друга и составляющих принцип бытия.

Так что одержать верх теперь удалось Нине, и воспламенившемуся Булгакову пришлось смириться. На повторный вопрос, когда же состоится следующий «урок», он не получил чёткого ответа. Удалось лишь выпросить обещание, что начнётся он с этого же самого места.

Остаться снова наедине удалось только через две недели. 30 декабря в отделении встречали Новый год. Встреча была подпольной, ввиду усилившихся в последнее время репрессий со стороны больничной администрации. Главврач негласно разрешил «принять по сто грамм, но ни грамма больше, по больнице не шляться, отмечать внутри коллектива под строжайшую ответственность заведующих». Поэтому у старшей сестры в кабинетике накрыли полуфуршетный столик с закусками, бутылки со спиртным припрятали в сейфе. Дневные сёстры собрались все, врачи заходили по одному и тихо. Выпив рюмку-другую, произносили тост и уходили, освобождая место для следующего. Заведущий поздравил всех и расцеловался с каждой; Ломоносов зашёл, усмехнулся. Сказал, что «дожила страна до полной хуйни».

– Я в таких условиях пить отказываюсь, – отринул он предложенную рюмку. – Даже чокаться нельзя, чтоб стукачи не услышали! Это напоминает мне онанизм, причём в извращённой форме. Ладно, девчонки, не ссыте (Виктор Иванович лексически не делил медиков на мужчин и женщин и изъяснялся в коллективе всегда свободно). Вот-вот мне квартиру дадут, так что погуляем лучше на новоселье. Я всех приглашаю. Там-то уж прятаться ни от кого не придётся…

Потом приходили Пашков, Корниенко и Немчинов. Больше двух рюмок никто не выпивал, хотя удовольствоваться только этим трудно было. Позвали и Горевалова. Молодой доктор явился, принёс две бутылки «фирменного питья» – виски «Белая лошадь» и итальянское вино «Чинзано», чем произвёл очень хорошее впечатление. Их поставили к старшей в сейф. Пётр Егорович, остограммившись, немного посидел с коллективом, рассказал два анекдота. Один был ничего, про зверей, хоть и неприличный, а второй «политический» – про Горбачёва. От него сестёр немного покоробило. После ухода Горевалова обсуждали долго. Женщины уже все были в курсе его романа с «акушеркой», и перемыли кости обоим. Ждали и Самарцева, но Аркадий Маркович не появился.

Единственным постоянным мужчиной был Антон Булгаков, оставшийся на ночное дежурство. Больница опустела, все должностные лица ушли, дежурил Корниенко, обычно не высовывавший носа из ординаторской.

– Ну что, девки? – испытующе спросила старшая, доставая из сейфа новую бутылку. – Сто грамм- не стоп-кран, дёрнешь – не остановишься. Как там Гагарин говорил – поехали?