Мединститут

«Поехали» основательно. Разгулялись так, как в старые добрые времена. Водку и коньяк выпили, начали пробовать гореваловское «мадэ ин не наше». Татьяна Смирнова, пришедшая на ночное дежурство, застала компанию в полном подпитии, уже перешедшую на казённый спирт, которого у старшей всегда было в избытке. Когда совсем завечерело и сёстры начали нехотя собираться по домам, Краснокутская не смогла этого сделать – её непривычный к алкоголю 19-летний организм подвёл её. Ноги совсем не держали Ниночку.

– Пусть останется в 28-й палате, – распорядилась старшая. – К утру проспится, поедет домой. Я позвоню, предупрежу, чтоб там не волновались. Булгаков! Твой пост, будешь охранять невесту. Невеста она тебе? Если собираешься только поматросить и бросить – головой мне, сука, ответишь…

Пьяненькую Нину оттащили в пустую двухместную палату, уложили на кровать. Но, как это часто бывает в таких случаях, она полежала немного, обрела устойчивость, слезла с кровати, одела халат и начала «шляться по больнице», вернее, по отделению, по пятам за Антоном, то ли стараясь что-то ему объяснить, то что-то потребовать. Голова у бедняжки совсем не соображала.

– Это никуда не годится! Психомоторное возбуждение – хули так нажираться, – сказала Смирнова. – Так она нас всех под монастырь подведёт, больные-то всё видят. Давай, я пока на два поста побуду, а ты иди, уложи её. Сделай что-нибудь. Или заставь проблеваться, или уколи ей реланиум, или накрой своим телом, но убери её с глаз долой…

Вот так получилось, что Антон и Нина снова остались одни. Дверь в палате заперли и повалилсь вдвоём в одну кровать. Это была роскошная ортопедическая кровать на колёсиках, с толстенным поролоновым матрацем, застеленная бельём зелёного цвета. Краснокутская улеглась, закинула руки за голову, зажмурила глаза и предоставила своё тело в полное антоново распоряжение. Этот раз раздеть девушку никакого труда не составило. Если что и мешало этому, то только её пассивность – Нина лежала трупом, и приходилось шевелить её не очень вежливо. После того, как всё было сделано, Антон «накрыл её своим телом» и проделал над Ниночкой то же, что и над двумя другими девушками в части первой.

Внешне сцена мало отличалась – разве что кровать была много удобнее, да и некоторые чисто анатомические особенности слегка мешали (она нисколько не лгала насчёт своего прошлого). Самому же Антону так не показалось. Фрустрация последних недель доводила его буквально до белого каления, и лежащая ничком голая Ниночка с просвечивающими сквозь длинные ресницы белками глаз показалась ему воплощением понимания и совершенства. Она лишь слабо постанывала в ответ, демонстрируя восковую покорность и податливость, но пылкий Антон готов был поклясться, что лучше ему ни с кем ещё не было. Справедливости ради, нужно сказать, что Нина, несмотря на пролетарское происхождение, имела тело Данаи с картины Рембрандта, и никакой Зевс перед ним не устоял бы…

Итак, цель была достигнута, и торжествующий, благодарный Булгаков покинул палату с уснувшей любимой победителем. Он был уверен, что победил, и очень удивился, когда через два дня, после посещения Красненковых, на его вкрадчивое предложение «заглянуть на часок в общагу» Нина ответила резким отказом.

– Ишь чего задумал! – замахала она руками. – Знаю я твои подходы – заведёшь «чайку попить», а там в карты на раздевание, потом пристанешь, как банный лист…

Антон от неожиданности даже остановился.

– Нин, ты чего? – как можно спокойнее спросил он. – Снова начинаешь? Давай, наконец, определимся – либо мы общаемся как взрослые люди, как будущие муж и жена, либо…

– Хватит, пообщались, – перебила его Ниночка низким сердитым голосом ,– вот ты какой! Стоило мне лишнего выпить, как ты сразу тут как тут… кобель похотливый. И теперь что? Если мать узнает… Я две ночи не спала!!

– Какая ещё мать? Нина, да опомнись же ты! Ну было дело, боялась. Но теперь-то зачем бояться? Всё уже. Так что брось ломаться и пошли.

Антон схватил Нину за локоток и почти насильно потащил за собой. Но та упёрлась и тут же вырвала руку.

– Как ты так можешь? – задрожал её голос, а ясные глаза с болью уставились на Антона. – Что «всё уже»? Я пьяная и бессознательная была, а ты воспользовался! Теперь давай из меня подстилку делать, да? Как тебе не стыдно!

– Мне стыдно?

– А кому ещё? Трезвая я бы тебе ни за что такого не позволила! Вот ты какой, значит…

– И какой же?

– Ты развратный и подлый! Привык со всякими шлюхами, вон, вроде акушерки, и думаешь, что и я такая. Раз воспользовался, так давай теперь чуть что, в койку тянуть…

– Да какая ещё «акушерка», ты что, бредишь? С тобой у нас всё по любви было!

– По любви? Это ты называешь «по любви»? – кричала она в голос, не сдерживаясь. – Я в гробу видала такую любовь! Если бы ты хоть чуть-чуть любил меня, то не делал бы такой подлости, подождал бы до свадьбы…

– Если бы ты меня любила, то не затыкала бы п…ду обеими руками! – заорал и Антон. – Я тебе что, первокурсник? Любовь от свадьбы не зависит! Дура!

– Зависит! Сам дурак!

– Идиотка. Клиническая идиотка. С кем я связался!