Мединститут

– Слушай, ты, – веско сказал он тогда, приближая своё багровое лицо к лицу Горальчука и беря его за отвороты халата. – Я ведь во флоте служил. Там таких, как ты, мы по ночам в Баренцевом море топили. Разговор короткий- за х… да за борт! Если ты, гнида бендеровская, мне ещё хоть раз про свою Хохляндию заикнёшься, я тебя так по стенке размажу, что ни в одной травме не соберут. Понятно излагаю? Есть вопросы? Нет? Свободен…

– Шо за люди ции москали, – отойдя на безопасное расстояние, сокрушался Цементовоз. – Грубые, агрессивные, злые. Нэма ниякой культуры! Поубывав бы…

Придя в 1-ю хирургию и поболтавшись немного по отделению, Горальчук понапрягал и помучил Крамаренко вопросами по больному (в качестве начальника, напомню, он был беспредельно дотошен, въедлив и совершенно невыносим). Крепко испортив дежурному врачу настроение, Трифоныч поскорее «втик». Во 2-й хирургии сегодня дежурил ещё один москаль, Ломоносов.

И с этим отношения у Горальчука были хуже некуда. Не раз пробуя его «на вшивость» в качестве потенциальной жертвы, Тата неизменно пасовал. Если к любому человеку он мог прицепиться на основе общего рабоче-крестьянского происхождения и начать осуществлять свой миссионерско-вампирский план, то у Виктора Ивановича не имелось даже точек для присасывания. Несмотря на то, что тот матерился и держался ухарски, интеллектуальное превосходство пожилого хирурга было столь явным, что отметало малейшую мысль о сближении. Выросший в селе Горальчук был до мозга костей крестьянин, несмотря на высшее медицинское образование. Коренной москвич, потомственный интеллигент Ломоносов был барином. В общении с ним Тата испытывал сильнейшую робость, и заговорить «за Украину» просто не мог, не получалось. Не потому, что западэнец боялся получить в морду. Ломоносов был не Крамаренко, и драться бы никогда не полез. Но в его холёном лице, в золотых очках, в таящих презрительную усмешку губах чувствовалась страшная сила, природу которой Горальчук мог прозревать лишь смутно. Он знал, что Виктор Иванович был профессором в Москве, работал в институте, бывал за границей, владеет языками, что у него молодая красавица-жена. Знал, что Ломоносов – хирург высочайшего класса. Это был настоящий, старорежимный профессор. И не испытывать перед ним классовую ущербность Тарас просто не имел права. Один на один он остерегался трогать седовласого хирурга, пытаясь делать это при свидетелях. Но и так ничего не получалось – Ломоносов тут же мягенько, но твёрдо опускал его на место. Он не грубил, не повышал голоса. Но двумя-тремя фразами моментально уничтожал Тату.

На это сказать было нечего, и обвинить Виктора Ивановича в отсутствии культуры, как всех москалей, никогда не получалось. Пожалуй, только к одному человеку – не уроженцу Западной Украины – чувствовал Трифоныч настоящее уважение. И этот человек был Ломоносов. Впрочем, едва ли у старого хирурга были причины гордиться этим обстоятельством – его и так уважали многие.

Тем не менее, из 1-ой хирургии методичный Ответственный поднялся во 2-ю. В огромном отделении было совсем тихо. Только в оперблоке горел свет и слышались оживлённые голоса и смех.

– Оперують, чи шо, – насторожился Тата, чеша голову. Он помнил, что направлял сюда больного ещё в одиннадцать. Сейчас было почти два. – Шось запиздниваются. Цикаво…

Обострённое чутьё западноукраинца уловило что-то сомнительное. Горальчук вошёл в оперблок, надел маску, бахилы и хотел пройти прямо в ургентную, когда навстречу ему выехала с груженной каталкой весёлая компания во главе с анестезиологом. При виде Ответственного хирурга все как по команде смолкли. Наступило нехорошее молчание.

– Шо, закончили? Почему так долго? – спросил он, обводя каждого внимательным взглядом. – Так, пан Искрицький, Антон, Тамара (анестезистка). А цэ шо за дивчина? – он с любопытством осмотрел Берестову, которую уже когда-то  где-то тут видел. – Студэнтка? Комсомолка? Спортсмэнка? Гарна, статна, глазаста. Надя? Ну, будэшь Надия. Вера, Надия, Любов – цэ ж прекрасно. Почему мне не представыли? А кто оперировал? Дэ Ломоносов?

Ему как-то сконфуженно ответили, что доктор только что ушёл в 1-ю хирургию.

– Как у Пэрвую? – ещё больше насторожился Горальчук. – Я сам только что оттуда. Нэ бачил я його! Дэ доктор? Дэ? Вас усих спрашиваю!

– Ну, вышел значит куда-то, – с раздражением ответил Антон. Начав общаться с Цементовозом, не раздражиться уже со второй минуты просто нельзя было. –  Если не в 1-ю, значит- в 3-ю, в 4-ю. В реанимацию мог пойти. Больница большая…

– Ты шо мне воду варишь? – начал заводиться и Горальчук. – Вин не мог уйти не сказавшись, бо его рабочее место здэсь, в отделении, и покидать его он не маэ никакого права. Цэ – раз. А во-вторых, доктор Ломоносов всегда своих больных до палаты сам сопроводжуэ, пэрсонально. Ще ни разу такого случая не було, шоб оперованного без него с опэрацийной вывезли. Я вас всех официально пытаю – где дежурный хирург? Кто робыв операцию?