– Нина, но я не могу ждать до свадьбы. Я взрослый мужчина, и я люблю тебя. Ты совершеннолетняя. Неужели нам может помешать какая-то дурацкая формальность?
– Я тебя тоже люблю. И это тебе, между прочим, доказала, – ответила Нина мягко, но непреклонно. Голос её становился всё ниже и глуше – она сердилась. – Уже забыл? А свадьба… Это для тебя она дурацкая формальность. А для меня – очень серьёзно. И для наших будущих детей, кстати. Я не подстилка какая-нибудь, и буду отдаваться только своему мужу.
– А жениху?
– Жених ещё не муж. Антон, ну перестань. Да, вот такая я несовременная, такая вот глупая и упрямая. Что, уже не нравлюсь?
Антон опустил руки, отвернулся к стене. Он молчал, но ответ на этот вопрос ясно читался в его закушенной губе и повлажневших глазах.
– Ну зайчик… ну не надо, – приласкалась Ниночка .– Ну потерпи ещё чуть-чуть. Всего восемнадцать дней осталось, думаешь, я дни не считаю? Терпел же как-то? Докажи, что ты меня уважаешь, а? Ну повернись. Когда ты такой, мне страшно. Будто ты меня совсем не любишь, будто тебе только одно от меня надо…
В этот момент в сестринскую заглянула перевязочная – постовую медсестра срочно требовалась в отделении. Нина заторопилась. Простились жених и невеста как-то формально, вскользь, так и не сговорившись, что же будут делать вечером и когда теперь увидятся.
«И из этого будет состоять вся наша совместная жизнь? – размышлял Булгаков, идя к трамвайной остановке. – Из пустых препирательств по поводу грошовой ревности, разногласий о выборе фильма и долгих-предолгих уговоров снять трусы? И ещё невозможность поделиться с ней сокровенным, врачебным! Чтобы она из бахвальства разболтала остальным? Терпеть можно было бы, если бы не её домостроевские взгляды на секс. «Уважение»! Какое тут может быть уважение…»
Мысли были горьки и сильно отравляли законное торжество по поводу проведенной операции. Да, только свяжись с женщиной. Вместо того, чтобы ощущать себя титаном, для которого не существует преград, ты – жалкая, ничтожная личность, которая не в состоянии соблазнить даже собственную невесту!
(Советская пресса, февраль 1987 года)
Берестова вышла из больницы
всего за десять минут до Булгакова и тоже проделала невесёлый путь до трамвайной остановки в полном одиночестве. Горевалов вдруг настолько опротивел ей своими приставаниями, подозрениями и попрёками, что она, выдержав сколько смогла, сощурила глаза и ответила с потрясающей чёткостью и спокойствием:– Петик. Это совершенно невыносимо. Я тебе не вещь, и никаких прав на меня ты не имеешь. Ни-как-ких, ясно? Ты мне надоел. Общалась я с тобой из любопытства, трахалась из энтузиазма. Ты туп, как сибирский валенок. Ё…рь из тебя средненький. Всё, 3.14здец, я с тобой разрываю. Пошёл нах@й. Если ещё раз подойдёшь – получишь в морду. Чао какао, бамбино.
Вся кровь прилила к лицу «Петика» – ничего подобного он ни от одной девушки не слышал – и временно парализовала его. Оставив д-ра Горевалова глупейшим столбом посреди отделенческого коридора, Надя без помех развернулась и вышла. Зашла в гинекологию, покурила со Скворцовой. Та сегодня не оперировала, так что оставаться не было никакого резона, тем более, после совершенно бессонной ночи.
«Теперь только два варианта, – грустно думала она, стараясь не поскользнуться на обледеневшем после оттепели тротуаре. – Либо отцепится и пропадёт в тумане, либо явится с предложением руки и сердца. Не знаешь, чему больше радоваться»…
Недолгое общение с Гореваловым сильно испортило настроение. Оно не давало ощутить радость победы – той, что они одержали в операционной с Антоном.
Спасли человека! И это – не шутки. Он, конечно, молодец, да и она оказалась на высоте, не струсила. Ни о чём таком Берестова и мечтать не могла. Жаль, что никому об этом не расскажешь. Ещё один отвергнутый любовник… Ну какой из Петика кавалер, какой из него спутник? Неужели совсем нет гордости. Неужели припрётся с предложением? Только не это… Он же весь пропитан тупостью, самодовольством и ревностью!