Мединститут

«Песней «Можно сделать больше» в исполнении трио Джанни Моранди, Умберто Тоцци и Энрико Руджери завершился в Сан-Ремо 37-й фестиваль итальянской песни. Второе место занял популярнейший итальянский певец и композитор Тото Кутуньо с песней «Дети», в которой звучит тревога за судьбу подрастающего покоаления, третьими оказалиь Аль Бано и Ромина Пауэр. Тепло была встречена публикой известная советская певица Алла Пугачёва, бывшая почётной гостьей фестиваля. Она исполнила песню «Надо же!»

_{(Советская пресса, февраль 1987 года)}

2-го февраля, после трёхнедельного перерыва, наконец, возобновились занятия на Кафедре госпитальной хирургии.

Группа доцента Самарцева собралась в учебной комнате. Всем было весело – начинался последний, 12-й семестр учёбы – и почти не грустно. Субординаторы оживлённо обменивались новостями. Говоров с женой ездили в Домбай…

– Свадебное путешествие, – мигом определила группа.

…Костика Ерофеева оставляли на кафедре в ординатуре на базе 4-й хирургии, а Лена Девяткина решила призваться в армию и стать военным хирургом. Новостей было много, и группа бурно их обсуждала. Один Антон Булгаков сидел отрешённо, ни на что не реагируя. Его вынуждены были даже спросить:

– Булгаков, чего такой грустный? Что-то не похоже, что у тебя через три  недели свадьба. Или уже разводишься?

Несимметричной улыбкой Антон дал понять, что не разводится, что всё идёт по плану, но сейчас лучше его ни о чём не спрашивать и вообще не трогать. К его кататоническим чудачествам давно привыкли и оставили «Электроника» в покое.

К десяти часам появился энергичный Самарцев. За эти две недели он словно стал выше ростом и раздатистее в плечах. Его квадратные очки тоже стали больше и так надвинулись на нос, что уже казались неотъемлемой частью доцентского лица. Аркадий Маркович весело поздоровался со студентами, поздравил их с началом финального семестра.

– Именно финального, – уточнил он. – Эти четыре месяца для вас важнее, чем предыдущие пять с половиной лет. Как на беговой дорожке часто всё решают последние метры и последние секунды, так и у вас, доктора. Именно сейчас вы спроектируете свою дальнейшую жизнь. Скоро состоится распределение. Это – решающий момент в вашей будущей карьере. На этом последнем рубеже кто-то уйдёт в отрыв, кто-то финиширует в основной группе, а кто-то безнадёжно отстанет. Да, именно так начинается здоровая жизненная конкуренция. Надеюсь, что на последних метрах у всех откроется второе дыхание и никто не ударит в грязь лицом. Ну? – он с усмешкой оглядел студентов.–  Все прониклись? А теперь давайте получать путёвку в жизнь. Начинаем работать. Самарцев открыл преподавательский кондуитик и начал перекличку.

– Агеев? Булгаков? Говоров? Девяткина… успокаиваемся, доктора, успокаиваемся. Ерофеев?

Присутствовали все. Аркадий Маркович сказал, что после перерыва в занятиях «нагружать сразу теорией» неразумно.

– Поэтому начнём постепенно. Не будем делать резких движений, доктора. Сделайте глубокий вдох, побродите по клиникам, пообщайтесь со своими наставниками, посмотрите, что изменилось. Потом можете расходиться на самоподготовку. Завтра будет полноценное занятие по теме «Оперативное лечение острого панкреатита». Советую хорошенько подготовиться, ибо сразу начну с тестов исходного уровня. Все свободны, кроме Булгакова.

Группа, снова зашумев, начала расходиться. Все уже были с сумками – «бродить по клиникам» и «общаться с наставниками» никто не собирался. На улице был так чудесно пригревало солнышко, точно уже началась весна. На Антона, оставляемого для какого-то очередного пропесочивания, посмотрели с сожалением.

– Тебя ждать?

– А? Нет, не ждите. Я долго буду занят…

«Штирлиц! А вас я попрошу остаться…»

Как только группа вышла, Аркадий Маркович очень внимательно посмотрел на насупившегося студента. Некоторое время он его разглядывал так, точно много слышал, но видел впервые.

– Ничего не хотите мне сказать? – мягко спросил доцент. – А, Булгаков?

Антон скривил губы, пожал плечами.

– Нет.

– Точно? Учтите, я ведь не только ваш преподаватель. Я заведую учебной частью кафедры, а также являюсь парторгом клиники. Допустим, что со мной – преподавателем вам разговаривать не хочется. Но тогда поговорите как с коммунистом. Вы же комсомолец, Булгаков. Неужели у вас нет ничего такого на душе, чем хотелось бы поделиться?