Мединститут

Самарцев, сощурившись, подождал с минуту, продолжая держать студента на мушке взгляда. Но Антон упорно молчал и упорно разглядывал поверхность стола. Более того, на его губах появилось подобие улыбки.

– Не хотите, – с сожалением констатировал Аркадий Маркович. – Что ж, хорошо. Будем действовать официально. Вы помните наши разговоры здесь, осенние разговоры? Отвечайте!

Булгаков отвечал утвердительно.

– Я запретил вам принимать участие в операциях, то есть мыться. Запретил до конца вашей субординатуры, когда вы автоматически выйдете из моего подчинения. Запретил дважды. Да?

Антон кивнул.

– Вы подчиняетесь этому? То есть с 7-го ноября, когда Гаприндашвили взял вас с собой на ургентную операцию, вы больше ни разу не мылись? Так это?

– Ну да…

– Очень хорошо. Послушание – очень важное качество для будущего хирурга. Остаётся тогда этот приятный факт задокументировать. Самарцев вынул лист белой бумаги и положил перед студентом.

– Пишите. В правом верхнем углу – «Зав.учебной частью Кафедры госпитальной хирургии Самарцеву А.М. Хирурга – субординатора Булгакова»… и полностью ваше имя и отчество. Пишите, пишите. Вы сами захотели видеть во мне официальное лицо. Написали? Теперь с красной строки: «Я, Булгаков А. В., в октябре 1986 года был вами отстранён от участия в оперативных вмешательствах. Причина – некорректное поведение и неуправляемость»… пишите, пишите, Булгаков. Это же правда. «Неуправляемость»… написали? «Ваше распоряжение я нарушил 07.11.86, когда дежурный хирург Гаприндашвили заставил меня ассистировать ему на полостной операции»…

– Про Гиви Георгиевича писать не буду, – вдруг твёрдо сказал Антон.

– Как это не будете?– удивился Самарцев. – Это же ваше оправдание! Он- зав.отделением, и не выполнить его распоряжение вы не могли. Вы же не по своей воле нарушили…

– И тем не менее.

–Ч то ж, как хотите. Пусть не будет Гаприндашвили – вам же хуже. Заканчивайте – «С тех пор я никакого участия в операциях не принимал, присутствуя в операционных только в качестве медбрата и зрителя»… что опять не так, Булгаков? Разве устно вы не то же самое утверждаете? Тогда будьте последовательны. Вы же взрослый человек, так играйте по правилам. Написали? Ставьте число и подпись. Бумагу мне сюда и можете быть свободны.

Выйдя из учебной комнаты, Антон бросился искать Ломоносова. Ему ответили, что Виктор Иванович на больничном с «давлением». Его палаты передали Горевалову.

«Хорошенькие дела», – не поздравил себя Антон и помчался смотреть Захватаева.

– Доктор, опять вы,–  вытаращился больной. – Вы хоть домой-то ходите? Опять меня пытать собираетсь? Да нормально у меня всё. Даже не болит. Жрать хочется, а не велят. Только минералку без газа. А вставать почему не велят? Поссать я, допустим, и в утку могу. А курить как? В палате-то нельзя…

Не обращая внимания на глупую трескотню больного, Антон осмотрел его.

«Если б не сам оперировал, – подумал он,– и то бы удивился. До чего живучий, гад. Регенерация тканей просто поразительная. Не человек, а гидра какая-то»…

Свалив огромнейший камень с души, Антон вышел в коридор. На посту что-то делала Краснокутская. Молодой человек направился было к ней, но откуда-то появился Гиви Георгиевич.

– Ну-ка, пошли ко мне, – не предвещающим ничего хорошего тоном сказал он. – Ест разговор один к тебе…

Антон, следуя за заведующим, смог только кивнуть Нине и слегка развести в стороны руки. Та закрыла ладошкой рот и проводила его широко раскрытыми глазами.

В булгаковской голове наподобие боевой шотландской волынки зазвучала лихая песня:

 Вместо флейты поднимем флягу
 Чтобы смелее жилось
 Под российским крестовым флагом…

«Это ещё откуда?» – силился он вспомнить, но не смог.

Вошли в кабинет заведующего. Гаприндашвили сел за стол, сцепил пальцы и грозно засопел.

– Садысь. Итак, что здэс произошло вчера ночью в твоё дежурство? Давай подробно, по порядку, и не вздумай ничего утаивать…

– Ничего не произошло, Гиви Георгиевич. Обычное, рядовое дежурство.

– Что ты врёшь? Мнэ врёшь? Заведующему? Что здэс было ночью, в последний раз, по-хорошему спрашиваю.

– А что случилось? Почему вы спрашиваете-то?

– Вопросы здэс задаю я! Антон, давай нэ будем притворяцца – ты мэня знаешь, я тебя знаю, врэмени и так нет, ваньку валять. Кто больного с прободной оперировал?

– Ломоносов… – ответил Булгаков, но так тихо и нерешительно, что было видно. что он первый не верит тому, что говорит.

– Врёшь! Ты оперировал. Вдвоём с Надеждой-гинекологом, а Ломоносов пьяный лежал. Да? – грузин весь подобрался и прожёг студента своим тяжёлым взглядом. – И это уже нэ первый раз.

Антон отрицательно покривил губы, но ничего не ответил. Гиви Георгиевич шумно вздохнул. Он не скрывал своего волнения, он всегда волновался во время «крупных разговоров». Этот искренний настрой обязательно передавался собеседнику и обезоруживал любого.